Колобок.

Жили да были старик со старухой. Ну как жили - доживали последний год.
И не было у них ни хлеба, ни соли, ни кислых щей, ни телевизора, ни пенсии, потому что всем (и соцслужбе, и соседям, и детям, и внукам, и Аллаху) было срать на старых маразматиков, а сами уже нихуя не могли.

Пошел тогда старик по амбарам мести, по сусекам скрести, в дверь холодильника биться головой и выть. Затем собрал две горсти муки и хотел было растереть по полтора года немытым гениталиям, но потом Альцгеймер на миг отпустил и решили они испечь колобок.

Замесила старуха муку на протухшей двухлетней сметане, испекла колобок, изжарила в отработанном машинном масле, на окошко остудить положила, легла поспать да и сдохла с голоду.

Колобок полежал пол-часа, подошёл дед, заорал, точно ебанутый, и выкинул его в окно — а он с окна на лавку, с лавки на пол, потом к двери, через порог — да на крыльцо, с крыльца на двор, со двора за ворота, все дальше и дальше катится Колобок, пока дед бьётся в конвульсиях.


И вот катится он по тропинке, а на встречу заяц скачет, без одной ноги, остановился, завалился на бок и хрипит:
- Колобок, Колобок, я тебя съем!

Колобок ему в ответ, закидывая зайцев костыль в кусты:
- Не съешь ты меня заяц, и я тебе песенку спою, почему!

Я по амбару метен,
По сусекам скребен,
На сметане замешан,
Да в масле изжарен.
Я от маразматика ушел,
Я он трупа старухи ушел,
И от тебя, зайца безногого сраного инвалида тоже уйду!

Хотел было заяц подняться, но не смог, да так и умер, нахуй никому не нужный.


Катится Колобок дальше, навстречу ему Серый Волк больной циррозом печени прогуливается, наслаждаясь последними днями жизни.
Заприметил Колобка и говорит:
— Колобок, Колобок, я тебя съем!
— Не съешь меня, Волк, и я тебе песенку спою, почему!

Я по амбару метен,
По сусекам скребен,
На сметане замешан,
Да в масле изжарен.
Я от маразматика ушел,
Я он трупа старухи ушел,
Я от зайца безногого сраного инвалида ушёл
И от тебя, Серого Волка, алкаша ебучего, и подавно уйду, да и как ты меня съешь, у тебя же уже все органы поотказывали к херам?

И покатился по тропинке — и это было последнее, что Волк видел, упал серый и больше не поднимался.


Катится Колобок, катится, навстречу ему Медведь из онкологического диспансера вышел:
— Колобок, Колобок, я тебя съем!
— Где тебе, косолапому, съесть меня! Не съешь ты меня, и я тебе песенку спою, почему!

Я по амбару метен,
По сусекам скребен,
На сметане замешан,
Да в масле изжарен.
Я от маразматика ушел,
Я он трупа старухи ушел,
Я от зайца безногого сраного инвалида ушёл
Я от Серого Волка алкаша ебучего ушёл, он аж сдох,
И от тебя, Медведь, уйду, у тебя же метастазы уже везде, блядь, ты же после химии вообще нихуя съесть не сможешь, тебя же тошнит!

И опять покатился, Медведь разозлился и погнался было за ним, но ослабленное химиотерапией сердце с закупоренными метастатическими образованиями коронарными сосудами отказало и уже больше не пошло.


Катится Колобок, а тут навстречу ему Лисица бомжеватого вида, неделю не жравшая, еле ходит:
— Колобок, Колобок, куда катишься?
— Качусь по тропинке, съёбываю.
— Колобок, Колобок, а песни ты какие-нибудь знаешь про лагеря?
— Знаю.
— Спой, милый Колобочек, мне песенку, а я вспомню молодость свою блатную.
Колобок обрадовался и запел:

Владимирский централ!
- ветер северный!
Этапом из Твери
- зла немерено...
Лежит на сердце тяжкий груз.

А Лисица и говорит:
— Ах, песенка как хороша, да слышу я плохо, мне мусора перепонки поотбивали, когда малину брали. Колобочек дорогой, а сядь ты ко мне лучше на слуховой аппарат, да спой еще разок, погромче.
Колобок уселся Лисе на прямо на слуховой аппарат и спел песенку погромче, гейна въебал, аж с перегрузами:

Владимирский централ
- ветер северный.
Хотя я банковал,
- жизнь разменяна,
но не "очко" обычно губит, а к одиннадцати туз.

А Лисица ему:
— Колобок, Колобок, совсем я ничего не слышу, перегруз сплошной, блядь, ты же петь не умеешь нихуя!
Колобок охуел, подкатился к Лисице в рыло дать за такие дела, а Лиса его — ам! — и съела, и прожила ещё полторы недели.