Проклятое сало
Короче, залез я в холодильник, взял помидору, огурец, зелень, хотел салат сделать. Ну естественно, салат надо делать с майонезом, иначе какой нормальный человек его есть будет. Я все нарезал и вдруг понял, что майонез я забыл, чёртов слоупок. Открываю холодильник, беру майонез и вдруг понимаю, что передо мной лежит сало. Никогда раньше не ел сала, а тут вдруг захотелось, ну думаю, раз захотелось, почему бы и не съесть. Пока заправил салат, нарезал сало, все как положено, покушал и тут вдруг все перефарбувалося у жовтоблакитний колiр, гул та рокiт, їбати у сраку, що за говно, нічого не зрозуміло, вилазить із земли Тарас Шевченко и каже якусь хуйню про москалів і мораль, старий педаль, хулі йому у землі не лежалось бл*?:!? Відтепер окрім української мови я ніхуя не розумію. Здається, сало було прокляте.

Складбище
Все лето, пока родители были на работе, Игнат проводил на складе у бабушки. Летняя продленка отменилась из-за ремонта школы, сидеть один дома Игнат наотрез отказался. И, бабушка, повздыхав, согласилась брать его с собой на службу.
Склад стоял среди рабочих пристроек, старых заколоченных зданий и подсобных помещений. Позади него был пустырь. Склад возвышался над соседними зданиями — бетонная коробка с узкими окнами и одной-единственной дверью, металлической, крашенной багряной краской, с тяжелым навесным замком. На двери белой краской кто-то небрежными крупными буквами вывел «СКЛАД».
На складе хранились вещи для железнодорожников — через город проходила железная магистраль, на которой трудилась большая часть его населения. Бабушка работала кладовщицей. Каждое утро она зажигала свет над единственным столом, заваленным бумагами, бланками учета, приходными и расходными ордерами. Стол стоял особняком, у самой двери, в пятне желтого тусклого света. Во всем остальном складе царила темнота. Верхнее освещение почему-то всегда не работало, поэтому нужные ящики искали с большим тяжелым фонарем.
Игнат приходил на склад утром и радостно кидался в заманчивую темноту — словно в воду нырял.
Склад состоял из огромных стеллажей, на которых стояли, лежали, громоздились сокровища. Коробки с радиодеталями, микросхемами, диодными лампами. Ящики с запасным стеклом для светофоров — тяжелые прозрачные блины из стекла, красные, зеленые, синие… В дальнем углу горой была навалена зимняя униформа, тяжелые тулупы. Эту гору Игнат покорял с разбегу и часто засыпал на ее вершине. В одной из коробок он нашел сотню длинных белых стеариновых свечей. С ними путешествия по складу становились еще интереснее. Провода, приборы, датчики — в мерцающем свете все выглядело настоящим кладом.
Игнат открывал каждый ящик и с тихим восторгом изучал очередную находку. Иногда он относил ее к бабушке — та коротко объясняла, зачем это нужно, не отрываясь от бумаг. Она все время что-то оформляла, пальцы у нее были синими от подтекающей ручки и фиолетовой бумаги-копирки…
Некоторые верхние стеллажи были пустыми. На них Игнат забирался, словно юнга на мачту, по соседним шкафам, устраивался в пыли, разворачивал выданную бабушкой шоколадку и начинал наблюдать. Он быстро понял, что на складе, кроме него, бабушки и невидимых, но всегда слышных крыс, есть и другая жизнь.
В углу за полками дважды в день — ровно в двенадцать и в половине четвертого — появлялся прозрачный человек. Долговязый человек в пальто, с зонтом, с портфелем под мышкой, с длинными лицом в очках с толстой оправой. На несколько секунд он замирал, озирался, потом досадливо морщился — словно зашел не в ту дверь — и уходил обратно в угол, в стену. Это повторялось без изменений, и сначала Игнат хотел помочь заблудившемуся человеку, но тот его не замечал. Игнат пожимал плечами и раз в неделю на всякий случай заглядывал в угол, чтобы проверить, не пропал ли теневой человек, но тот был точен, как часы.
За наваленными в кучу тулупами находилась особая стена. Если к ней прислониться, то можно было услышать радио — оно негромко играло какие-то марши и старые романсы, а еще там передавали сообщения про войну. С обратной стороны стены был пустырь. Игнат излазил его в поисках источника звука. Но понял, что радио играет где-то внутри стены, а не за ней. Слушать радио было интересно, но иногда трансляции о победах под какими-то городами прерывались шипением, словно кто-то резко выкручивал ручку настройки.
Под нижним стеллажом, рядом с алюминиевыми баками, жила масса. Игнат хотел придумать ей имя, но не смог. Масса состояла из складок кожи, вполне человеческой на вид, у нее была одна короткая деформированная ручка с тремя пальцами. Масса всегда боязливо колыхалась, когда Игнат заглядывал к ней в гости, поэтому он старался делать это пореже.
В середине дня бабушка разворачивала обед, грела в старенькой плитке, на которой сверху громоздилась куча бумаг. Раскладывала по тарелкам — красивым, белым, расписанным цветами, легоньким, почти невесомым. На обед всегда были разные блюда: котлетки, запеканки, пироги. Бабушка, как и Игнат, не любила гарниры, поэтому разрешала оставлять на тарелках недоеденную картошку или вареные овощи.
Игнат иногда тайком стряхивал их в свернутую кульком бумагу и относил к дальней стене склада: в ней было отверстие-нора, которое выглядело бесконечным туннелем в темноту. Игнат специально светил туда бабушкиным фонарем, но конца так и не увидел, а с обратно стороны стены дыры, конечно, не было. Игнат оставлял остатки обеда у норы, отворачивался ровно на пять секунд. А когда поворачивался обратно, еды уже не было, а вместо бумажного кулька лежало цветное стеклышко. Если повернуться раньше или позже, то никакого стеклышка не было. А стеклышки Игнат собирал и рассматривал сквозь них людей: их лица забавно искажались, у кого-то появлялись две головы, у кого-то отрастали лишние глаза или рты. Игнат не знал, что это значит, но наблюдать за людьми сквозь стеклышки любил. Правда, большую часть времени он проводил с бабушкой, а она сквозь стеклышки выглядела как обычно, никаких странностей.
В конце лета Игнат заболел. Неделю он лежал дома с больным горлом и не мог говорить — сипел, как старый кран. Потом собрался с силами и выдал матери:
— Ма-ам.
— Да, Игнат?
— Мам, мне уже получше. Можно я, когда поправлюсь…
— Поедешь с нами на дачу. Там накупаешься, ягод поешь.
— Ну да. А можно я потом к бабушке пойду?
— Куда?
— Ну на склад. К бабушке.
— К какой бабушке, Игнат?
Мама нахмурилась. Ее родители жили в Мурманске, муж был детдомовским и своих родителей никогда не знал. Но сын спрашивал с абсолютно честными глазами… Выслушав Игната, она побледнела и бросилась к мужу.
Когда Игнат выздоровел, родители привели его к складу. За время болезни тропинка к нему заросла травой, словно по ней никто не ходил. Склад был закрыт, навесной замок покрыт толстым слоем пыли. К белой надписи на двери кто-то мелом сделал кривую приписку — теперь она гласила «СКЛАДБИЩЕ».
Родители почти не сердились на него — с облегчением отчитали за фантазерство. Лета оставалось всего ничего — на следующей неделе уже сентябрь, начинаются занятия в третьем классе, и Игнат больше не будет шариться по пустырям и выдумывать сказки.
В последний день лета Игната отправили за хлебом. Задумчиво грызя свежую булку, он прошел мимо пустыря, на котором стоял склад. Постоял минутку. И свернул на знакомую тропинку.
В окнах склада не горел свет, замок по-прежнему висел на двери. Игнат тоскливо вздохнул. Посидел на пороге, обхватив колени руками. Положил пакет с хлебом на землю, поднял руку и постучал в дверь.
Секунду ничего не происходило.
Потом дужка замка медленно со скрипом стала выворачиваться наружу. Замок с лязгом упал. Дверь тихонько отворилась. Из темноты навстречу Игнату вышла бабушка, улыбнулась ему и отступила в сторону.
— Пришел наконец-то? Соскучился?
— Привет, ба. Ага.
— Ну проходи…
И Игнат со счастливой улыбкой шагнул внутрь.

Бампаю классикой

Подписался, но я в ридонли

ИДЕШЬ В МАКДАК НОЧЬЮ
@
ПОДХОДИШЬ К КРУГЛОСУТОЧНОМУ ОКОШКУ
@
ОКОШКО ОТКРЫВАЕТСЯ, НА ТЕБЯ СМОТРИТ ЖУК В УНИФОРМЕ РАБОТНИКА
@
СТАРАЕШЬСЯ НЕ ТЕРЯТЬ ЛИЦО И ПРОИЗНОСИШЬ:
@
ЖУЖУЖУ-ЖУ-ЖУ, ЖУЖУЖУЖУ, ЖУ ЖУ, ЖУ, ЖУЖУЖУ.
@
ЖУК НЕДОУМЕВАЮЩЕ СМОТРИТ НА ТЕБЯ И ГОВОРИТ:
@
МУЖЧИНА, ВЫ ЧТО, ЕБАНУТЫЙ?

ДОЛГО ИСКАЛ ПАСТУ ПРО БОЛОТНЫЕ МЕХАНИЗМЫ
@
НАШЕЛ НАКОНЕЦ, ПОЧЕМУ-ТО ОНА НЕ ПРОСТО В ТЕКСТЕ, А В ВИДЕ ТЕКСТА НА КАРТИНКЕ ДА ЕЩЕ И В АРХИВЕ
@
ПРОЧИТАЛ
@
ХОТЕЛ ПОДЕЛИТЬСЯ С АНОНАМИ, НО ЧУВСТВУЕШЬ СТРАННУЮ АПАТИЮ
@
ЕЛЕ ДОПОЛЗАЕШЬ ДО ПОСТЕЛИ, ЗАСЫПАЕШЬ ТЯЖЕЛЫМ СНОМ
@
СНЯТСЯ ШЕСТЕРЕНКИ, ИХ ТАИНСТВЕННЫЕ ОЧЕРТАНИЯ НАТАЛКИВАЮТ НА СТРАННЫЕ МЫСЛИ

РЕШИЛ НАПУГАТЬ РОДИТЕЛЕЙ, СПРЯТАЛСЯ В ШКАФУ
@
ПРИХОДЯТ РОДИТЕЛИ
@
-СЛАВИК, ДЫ ДОМА? НЕТ?
@
НАЧИНАЮТ РАЗГОВАРИВАТЬ НА НЕИЗВЕСТНОМ БУЛЬКАЮЩЕМ ЯЗЫКЕ
@
ОТСТЕГИВАЮТ ФАЛЬШИВЫЕ КОНЕЧНОСТИ И РАСПРАВЛЯЮТ ЩУПАЛЬЦА
@
ВЫПУЧИВАЮТ ГЛАЗА НА ДЛИННЫХ СТЕБЕЛЬКАХ
@
ВЫПУСКАЮТ ЖАБРЫ
@
ИЗ ПОТАЙНОГО ОТДЕЛЕНИЯ ХОЛОДИЛЬНИКА ДОСТАЮТ НЕЧТО СЛИЗИСТОЕ И ШЕВЕЛЯЩЕЕСЯ, ОТ ВИДА ЧЕГО ТЫ ЕДВА НЕ ЛИШАЕШЬСЯ ЧУВСТВ, И НАЧИНАЮТ С ХРУСТОМ И ЧАВКАНЬЕМ ПОЖИРАТЬ
@
ДОЖДАЛСЯ, ПОКА УЙДУТ В ДРУГУЮ КОМНАТУ, ВЫСКОЛЬЗНУЛ ИЗ ШКАФА, РВАНУЛ К ВХОДНОЙ ДВЕРИ.
@
ВСЛЕД НЕСЕТСЯ: -СЛАВИК, ПОДОЖДИ! СЛАВИК, МЫ ТЕБЕ ОБЪЯСНИМ!
@
БЕЖИШЬ, СЛОВНО ЗА ТОБОЮ ГОНИТСЯ ВЕСЬ АД, ЗАПРЫГИВАЕШЬ В ПЕРВУЮ ЖЕ ЭЛЕКТРИЧКУ, ЕДЕШЬ В НЕЗНАКОМЫЙ ГОРОД, НЕСКОЛЬКО ЛЕТ БОМЖУЕШЬ ПО ВОКЗАЛАМ, ПОТОМ ДЕЛАЕШЬ СЕБЕ ФАЛЬШИВЫЕ ДОКУМЕНТЫ НА ВЫМЫШЛЕННОЕ ИМЯ, ЛЕГАЛИЗУЕШЬСЯ, РАБОТАЕШЬ, ХОДИШЬ ПО ПСИХОЛОГАМ, ЖИЗНЬ ВРОДЕ ПРИХОДИТ В НОРМУ
@
ОДНАЖДЫ СМОТРИШЬ В ЗЕРКАЛО И ВИДИШЬ, ЧТО НАЧАЛ МЕНЯТЬСЯ

СОСЁШЬ ХУЙ
@
ЗАКАНЧИВАЕШЬ, ХОЧЕШЬ ВЫТАЩИТЬ ЕГО ИЗО РТА
@
ТЯНЕШЬ ЕГО, НО ОН ПО ПРЕЖНЕМУ В ТВОЁМ РТУ
@
ТЯНЕШЬ ЕЩЁ, ТЫ УЖЕ ВЫТЯНУЛ ПАРУ МЕТРОВ ХУЯ, А ОН ВСЁ НЕ КОНЧАЕТСЯ
@
ВЫТЯНУТЫЙ ХУЙ СВОРАЧИВАЕТСЯ КОЛЬЦАМИ У ТВОИХ НОГ, НО ЕМУ ВСЁ НЕТ КОНЦА
@
ВНЕЗАПНО ВСПОМИНАЕШЬ, ЧТО НЕ ЗНАЕШЬ, КОМУ И ЗАЧЕМ ТЫ СОСЁШЬ
@
ПОДНИМАЕШЬ ВЗГЛЯД
@
У ХУЯ НЕТ И НАЧАЛА

>>135857288
Жиза

>>135856583 (OP)
Хочу предупредить тебя, анонимус, не слишком увлекаться этими крипи-тредами. Мне вот они очень доставляли, знаешь ли. Бывало, я по нескольку ночей не спал, напряженно сидя за монитором и боясь обернуться. Но однажды я все же обернулся. Тред был полон вина, пасты так и летели, одна страшнее другой. Я уже сидел на небольшой горке кирпичей, когда кто-то запостил страшную пикчу и надпись "не оборачивайся". Я, повинуясь внезапному порыву, обернулся. И увидел. Впрочем, может, это и к лучшему. Теперь я живу здесь - хотя, думаю, лучше сказать "существую". У меня больше нет пальцев, чтобы печатать, глаз, чтобы смотреть. Тем не менее я могу писать здесь - только здесь, что иногда удручает. Не слишком выгодная перспектива - застрять навечно на анонимной имиджборде без возможности удрать. Иногда тот, кто теперь притворяется мной, заходит сюда. Тогда я могу его видеть по ту сторону экрана, вижу воспаленные глаза и жутковатую ухмылку до ушей. Все это было моим. Он постит сюда кирпичные пасты, пикчи, видео. Он любыми способами нагнетает обстановку. Для чего? Вероятно, для того, чтобы вы боялись, и он или подобные ему могли забрать и вас. Поэтому я предупреждаю - не бойся. Закрой этот тред, посмотри веселую комедию. Пофапай. Отвлекись, подумай о чем-нибудь другом. А если все же не сможешь избавиться от страха - не оборачивайся.

Обшарпанная гостиница на окраине города. Полночь. Тусклый лунный свет лениво пробирается через бледное, потрескавшееся стекло. У окна стоит маленький мальчик.
— Пап, когда мы уедем отсюда?
— Очень скоро, замолчи уже.
— Мне не по себе…
Отец сидел на кресле и курил. Его глаза напряжённо бегали по полу, как тараканы. Рядом с ним стояла мать. Скрестив руки на груди, она смотрела на деревянную дверь в ванную комнату. Дверь эта была очень старой, и казалось, что она ведёт прямиком на бал к Сатане. Справа от двери, на кровати сидела дочь. В тайне от родителей она уже год сидела на мескалине. Девушка нервно грызла ногти, от которых за день почти ничего не осталось.
Все молчали. Сомнительные воспоминания о прежней счастливой жизни иногда болезненно врезались в память, напоминая каждому из них о дне, когда эта самая жизнь кончилась. Они слабо представляли себе завтрашний день.
Вдруг из-за двери послышался звук капающей воды. Такое случалось часто, но сегодня этот звук был особенно громким. Дочь посмотрела на пол и вскрикнула-под дверью багровела лужа крови. Отец вскочил с кресла. Мальчик забился в угол. Мать дрожала, выпучив полуслепые глаза на дверь.
— Дьявол! — крикнула она и, упав на пол, стала колотить по полу руками. Отец и сын бросились к ней. Она неистово кричала нечеловеческим голосом, извивалась как змея, которой секунду назад отрезали голову.
— Дьявол! Пустите меня к нему! Я убью! Убью!
Дочь заплакала и закрыла лицо руками. Кровавое пятно уже коснулось её ног, но она этого не замечала. Её лицо побледнело, руки затряслись. Она знала, что новая доза спрятана в коробке под ванной.
— Мама! Мамочка, что с тобой?!
Комнату сотрясал истошный крик бесноватой женщины. Отец крепко держал её за руки. Внезапно она вырвалась и подбежала к двери. Нервно дёрнув за ручку, она вбежала внутрь. Дверь громко захлопнулась.
— Нет!
Отец схватил со стола перочинный нож и направился к ванной комнате. Воткнув в стену, он крикнул дочери:
— Если через пять минут не вернусь-иди за мной и убей меня!
— Ты спятил! Вы все спятили!
Он бросил на дочь неистовый взгляд и вошёл в ванную. Звук капающей воды стал невыносимо громким. Мальчик закрыл лицо руками. Кровавая лужа неумолимо приближалась к нему.
Девушка посмотрела на часы и подбежала к двери. Она схватилась за нож и с силой дёрнула за рукоять, но лезвие слишком глубоко ушло в стену. Не рассчитав силы, девушка упала прямо в багровое озеро на полу. Взвизгнув, она поднялась, и, прихрамывая, пошла в сторону двери. С ног до головы она была залита кровью.
— Если через минуту не вернусь-зайди внутрь и убей. Убей всех, убей меня! Убей! Ну же!
Она вбежала внутрь. Из ванной комнаты раздался оглушительный крик, после которого звук капающей воды участился. Мальчик открыл глаза.
— Мама…
Он оглядел комнату. Ему казалось, что потолок опускается прямо на него.
— Мамочка!
Он побежал к двери. Другой конец комнаты отдалялся от него, словно последний субботний экспресс. Он бежал что есть сил. Схватив со тумбочки электрическую лампу, мальчик со всей силы ударил ею по торчащему из стены ножу. Тот с грохотом упал на пол. Мальчик отшвырнул лампу, схватил нож и подошёл к двери.
Взялся за ручку, с силой дёрнул на себя.
Дверь распахнулась!
И ОН УВИДЕЛ!
КАК ЕГО ОТЕЦ бомбит в пердачело свою любимою дочурку, а Мать, объебавшись мескалина, засовывает китайский фен себе в анус.
— Все ебанулись!

Лень кидать
мракопедия:покорми свинью

Я рад, что умерла моя бабушка. Рад, что она не представляет собой то, чем явился теперь ее муж. Все случилось быстро. Автомобильная авария на переходе, неудачный поворот взятой в кредит «Шкоды», безрезультатные попытки уладить конфликт досудебно. Тот парень выплачивает кредит до сих пор, только ни машины, ни прав у него теперь нет. Мне даже немного жалко его. Немного. Бабушка умерла на месте, деда спасли в реанимации. Хотя спасли ли? Нет, скорее восстановили биологические функции. Тогда мне было 15 лет, и я клянусь, человек не должен видеть в 15 лет то, что видел я.
Я любил дедушку, хотя он никогда не был образцом для подражания. Иногда выпивал, бывало, перегибал палку с наказаниями. Но я буду последним лжецом, если скажу, что с ним не было хорошо. Все негативные воспоминания блекнут на фоне первой нашей с ним рыбалки, его похабных анекдотов за столом, за которые он получал тряпкой по спине от своей жены. Блекнет и боль от разбитой губы после того, как загулялся с деревенскими приятелями и вернулся на два часа позже обещанного. Все это в совокупности формирует воспоминания о раннем детстве, которые одинаково греют почти каждого человека. Я любил дедушку. Когда-то. Действительно, плохие воспоминания теряются на фоне хороших. Но хорошие тоже могут затеряться в памяти. Затеряться после того, как видишь некогда здорового и бодрого мужика истощенным, стоящим на четвереньках посреди комнаты и гадящим под себя с истошным воем.
Диагноза я уже не помню. Когда врач описывал ситуацию в палате, слушали его только родители. Я смотрел в глаза деду. Если бы не сдавленное дыхание, даже не подумал бы, что он жив. Его пришлось перевезти в город, в нашу с родителями квартиру. Я понимал, почему. Но понимания не смягчает того, что я несколько лет жил в кошмаре.
С девушками у меня не складывалось. Нельзя сказать, что сложившая ситуация мешала с кем-то познакомиться. Но на тот момент мне казалось, что это именно так.
- Спасибо за вечер, мне было хорошо с тобой.
- Мне тоже, удачно тебе дойти.
- Я немного замерзла, если честно. Можно совсем недолго погреться у тебя?
- Прости, но не получится. Может зайдем в подъезд?
- Я наверное вызову такси.
Когда к тебе приходит в гости одноклассник, неловко объяснять, что за звуки доносятся из соседней комнаты. Неприятно видеть в глазах сочувствие. Еще неприятнее, когда мать говорит через приоткрытую дверь, что дедушку нужно покормить и лучше бы моему приятелю не выходить из комнаты. Это неправильно.
Мне было жалко родителей, я пытался помочь.
- Артем, я же дала перчатки, мой нормально!
- Я стараюсь, мам.
- Не в навозе же руками копаешься, имей совесть.
- Извини, мам.
Но несмотря на все это, я рад, что те годы прожил именно так. Почему? Это закалило меня. Лежа на больничной койке, я очень ясно осознал это.
Все случилось быстро. Автомобильная авария, неудачный занос, безрезультатные попытки уладить конфликт досудебно. Тот парень скорее всего сядет. Мне его совсем не жалко.
Диагноза я уже не помню. Когда врач описывал ситуацию в палате, слушали его только родители. Я лишь смотрел в потолок. Если бы не ошметки мыслей в голове, не подумал бы, что все еще жив.
Я не верю в карму, не верю в бога. Но, так или иначе, сейчас мое тело, за исключением левой руки, парализовано. Все два года, что я ухаживал за дедом до его смерти, заставили меня понять одно. Такого не заслуживает никто. И лучше я попаду в настоящий ад, чем устрою вокруг себя земной. Сейчас я сижу на кухне, родителей не будет дома еще около пары часов. С тем, чтобы пустить газ, проблем не возникнет. Но как мне зажечь спичку одной рукой?

В детстве мне несколько лет подряд приходилось по месяцу проводить в больнице облцентра, где меня лечили от жестокой аллергии, а параллельно и собирали материал для признания меня негодным к строевой службе: мать обеспокоилась этим вопросом сильно заранее, справедливо полагая, что в нашей славной армии делать ее сынуле нечего. Родители жили в области и навещали только по выходным. Заточенный в четырех унылых стенах, я с нетерпением ждал этих визитов, так как лишь под их присмотром можно было выйти на улицу на несколько минут. Попросту надеть уличную одежду, будто ты свободный человек, и глотнуть воздуха — заскорузлые фрамуги в палатах не открывались в принципе. А еще они привозили дефицитные "ништяки" — печенья, сок... Кормежка в той богадельне соответствовала всем ГОСТам детского питания. Как следствие, жрать это было нельзя.
Многим бесценным опытом я обязан отделению пульмонологии Омской областной клинической больницы. Этот гребаный Дахау, где дети обращались практически в беспризорников, подарил мне первую затяжку в пыльном закутке под лестницей (о, эти слюнявые фильтры, когда единственная выцыганенная у кого-то из старших сигарета ходит по кругу), первую выпивку, глубокое знание русского матерного, незабываемые ночные страшилки, пока храпит на посту дежурная медсестра... И, конечно, первую стыдную игру в бутылочку, приглушенное неловкое хихиканье в темноте палаты и первые обжималки с девчонками.
Особую пиканстность больничной жизни придавало то обстоятельство, что в нашем же крыле находилась и реанимация — дальше по коридору, за глухыми железными дверьми. Не раз мы наблюдали, как потные врачи бегом толкают вправо по коридору обвешанную капельницами каталку, на которой очередной бедолага усердно пропитывает красным казенные простыни. Часто доводилось видеть и то, как насвистывающий санитар гораздо более неспешно везет влево по тому же коридору нечто прикрытое.
Случай, о котором хочу рассказать, произошел на третьем, что ли, году моего пребывания в лапах благословенной бесплатной российской медицины. Я уже по праву считал себя старожилом больницы, знающим все ходы и выходы. Это я был инициатором рискованных ночных проникновений в палату к девчонкам. По предварительному сговору, разумеется. Ребятня развлекалась, как только могла.
В палате 215 мне нравилась одна девочка — забитая и кривозубая, с довольно редкими мышиными волосами, но не лишенная некоторого очарования. Для пацана, которого только начинает поколачивать от естественных для пубертата процессов, она обладала неоспоримым преимуществом перед соседками, а именно — позволяла немножко больше. План был прост: пробраться после отбоя по коридору, уходя от сестринских патрулей, проникнуть в палату потенциального союзника, порассказывать там страшные истории при свете фонарика и, если повезет, инициировать игру в бутылочку.
В моем отряде было пятеро ребят примерно моего возраста. Операция прошла достаточно успешно, но, на нашу беду, оказалось, что сегодня дежурит "злая" медсестра. Внушающая страх дородная мегера могла доставить массу неприятностей и обязательно пожаловалась бы родителям. А еще она обожала внеплановые обходы.
Подкрученная мной бутылка в очередной раз указала на интересующую меня девочку, и, хихикая, мы направились в пустынный темный коридор — целоваться полагалось именно там. В этот момент за поворотом коридора раздался шорох линолеума — медсестра шла (кралась!) в нашу сторону. Вмиг сбледнув и схватившись за руки, мы на цырлах побежали от нее, надеясь спрятаться в туалете и переждать там неизбежную бурю. Быстро стало ясно, что мы не успеваем. Тогда я рывком распахнул дверь одного из одноместных боксов, которые располагались напротив наших общих палат. Втащил подругу туда. Быстро, но тихо притворил за собой скрипнувшую фанерную дверь.
Мы затаились, стараясь дышать как можно тише.
Остальные, видимо, тоже успели попрятаться кто где. Наш Цербер прошла до конца коридора, проверила туалет, затем направилась в обратном направлении. Я собрался было перевести дух, как понял, что в крохотном боксе кто-то дышит. Кто-то, кроме нас двоих. Я-то был уверен, что сейчас все боксы должны пустовать, но со стороны задернутого плотными шторами окна отчетливо раздалось хриплое, неприятно булькающее сопение. Рассмотреть что-то было невозможно. Кто бы ни спал там, на кровати, он страшно, протяжно сипел и клокотал, ворочаясь на скрипучих пружинах. Впрочем, это было отделение пульмонологии, как-никак, ничего удивительного. А я мог и проморгать заселение нового пациента.
Как бы то ни было, стало ясно, что пора отсюда выбираться. Как и положено герою, я сказал, что пойду на разведку, оставив перепуганную девочку дожидаться сигнала, что путь обратно до палаты чист. Приоткрыв дверь, я почти ползком выскользнул в коридор, но не прошел и половины пути, как буря все же разразилась. Опытную тетку оказалось не так-то легко провести.
Я успел спрятаться в своей палате и нырнуть под одеяло, а когда через секунду вспыхнул свет — изо всех сил притворялся невинным и только что проснувшимся. Мальчишек выгнали в коридор и препроводили на сестринский пост писать объяснительные. Захныкавшим девочкам пообещали проблемы и вызов родственников наутро. Девочек никто не пересчитал. Мне нечего было и думать вернуться в бокс за подругой, так что хватились ее только утром. И нашли в том самом боксе, где я ее оставил. Мертвой.
Это была суббота, приехали мои родители, но так страшившее наказание за нарушение режима отошло на десятый план. Я стоял подле мамы на посту и уже собирался признаваться, что ночью мы с Катей были вдвоем... И увидел, как ее на каталке вывезли из бокса. Лицо с распахнутыми, выпученными глазами было темно-синим, кто-то быстро закрыл его простыней. А следом выкатили вторую каталку, с огромным и каким-то бесформенным телом на ней. Из под простыни с расплывшимся черным больничным штампом свисала мясистая женская рука.
Весь тот день я ходил потерянный. Приехали родители девочки и закрылись в кабинете завотделением. Оттуда доносились рыдания женщины. Приехали еще взрослые. Я подслушал тихий разговор мамы с другой женщиной. Вчера вечером в реанимации "не спасли" одну очень полную пожилую даму, а так как было уже поздно, ее закатили в пустующий бокс и оставили дожидаться утренней смены санитаров. В том самом боксе. А у девочки случился "криз", пока она там пряталась, и никого не было рядом, чтобы позвать на помощь, дать кислород. И теперь у всех будут "большие проблемы".
Нас, конечно, всех расспрашивали. Без ругани, по-доброму. Я сказал, что мы услышали шаги и разбежались. Я — к себе в палату, и больше ничего не знаю. В воскресенье родители собрали мои вещи и увезли меня домой. Больше я в той больнице не лежал. И никому об этом случае до сих пор не рассказывал.
Конечно, меня бы и не послушали. Ну кто, скажите на милость, мог хрипеть и ворочаться в палате, где были только мы двое... и труп.

Кинул выше годноту и ушёл спать.

>>135858476
сколько раз повторять - это не разговор с пастой, а комментарий, обсуждение и высказывание мыслей.

Зачем поджигать-то? Можно просто пустить газ и отравиться.