Обосрался с разметкой

В ГОСТЯХ
Трущобный двор. Фигура на углу.
Мерещится, что это Достоевский.
И желтый свет в окне без занавески
Горит, но не рассеивает мглу.
Гранитным громом грянуло с небес!
В трущобный двор ворвался ветер резкий,
И видел я, как вздрогнул Достоевский,
Как тяжело ссутулился, исчез...

Не может быть, чтоб это был не он!
Как без него представить эти тени,
И желтый свет, и грязные ступени,
И гром, и стены с четырех сторон!

Я продолжаю верить в этот бред,
Когда в свое притонное жилище
По коридору в страшной темнотище,
Отдав поклон, ведет меня поэт...

Куда меня, беднягу, занесло!
Таких картин вы сроду не видали,
Такие сны над вами не витали,
И да минует вас такое зло!

...Поэт, как волк, напьется натощак.
И неподвижно, словно на портрете.
Все тяжелей сидит на табурете,
И все молчит, не двигаясь никак.

А перед ним, кому-то подражая
И суетясь, как все, по городам,
Сидит и курит женщина чужая...
- Ах, почему вы курите, мадам!-
Он говорит, что все уходит прочь,
И всякий путь оплакивает ветер,
Что странный бред, похожий на медведя,
Его опять преследовал всю ночь,
Он говорит, что мы одних кровей,
И на меня указывает пальцем,
А мне неловко выглядеть страдальцем,
И я смеюсь, чтоб выглядеть живей.
И думал я: "Какой же ты поэт,
Когда среди бессмысленного пира
Слышна все реже гаснущая лира,
И странный шум ей слышится в ответ?.."
Но все они опутаны всерьез
Какой-то общей нервною системой:
Случайный крик, раздавшись над богемой,
Доводит всех до крика и до слез!
И все торчит
В дверях торчит сосед,
Торчат за ним разбуженные тетки.
Торчат слова,
Торчит бутылка водки,
Торчит в окне бессмысленный рассвет!
Опять стекло оконное в дожде.
Опять туманом тянет и ознобом...

Когда толпа потянется за гробом,
Ведь кто-то скажет: "Он сгорел... в труде".

...Нас не вспомнит никто —
бесполезные, умные боги.
Мир, как был чёрно-бел,
так и будет: без нас или с нами.
Мы так много несли,
но так мало теряли в дороге.
Наши дети поют
замерзающих птиц голосами.
Ноябрьские боги.

Небо давится снегом,
но оно не просыплет ни капли.
Это жадное небо,
оно смотрит седыми глазами.
И в осенней тиши
надрывается вымерший гравий.
Это дети поют
замерзающих птиц голосами.

Так кончается год:
мы уходим, как грустные боги.
Нам никто не воздаст
хоть немного любви и признанья.
И в ноябрьскую ночь,
оставляя кресты на дороге,
Мы свершаем обряд,
безнадёжный обряд умиранья.

Нас не вспомнит никто –
бесполезные, умные боги.
Мир, как был чёрно-бел,
так и будет: без нас или с нами.
Мы так много несли,
но так мало теряли в дороге.
Наши дети поют
замерзающих птиц голосами.

Альфред фон Дитрих.

Вернулся сын в родимый дом
С полей войны великой.
И запоясана на нём
Шинель каким-то лыком.
Не брита с месяц борода,
Ершится — что чужая.
И в дом пришёл он, как беда
Приходит вдруг большая…

Но не хотели мать с отцом
Беде тотчас поверить,
И сына встретили вдвоём
Они у самой двери.
Его доверчиво обнял
Отец, что сам когда-то
Три года с немцем воевал
И добрым был солдатом;

Навстречу гостю мать бежит:
— Сынок, сынок родимый… —
Но сын за стол засесть спешит
И смотрит как-то мимо.
Беда вступила на порог,
И нет родным покоя.
— Как на войне дела, сынок? —
А сын махнул рукою.

А сын сидит с набитым ртом
И сам спешит признаться,
Что ради матери с отцом
Решил в живых остаться.
Родные поняли не вдруг,
Но сердце их заныло.
И край передника из рук
Старуха уронила.

Отец себя не превозмог,
Поникнул головою.
— Ну что ж, выходит так, сынок,
Ты убежал из боя?.. —
И замолчал отец-солдат,
Сидит, согнувши спину,
И грустный свой отводит взгляд
От глаз родного сына.

Тогда глядит с надеждой сын
На материн передник.
— Ведь у тебя я, мать, один —
И первый, и последний. —
Но мать, поставив щи на стол,
Лишь дрогнула плечами.
И показалось, день прошёл,
А может год, в молчаньи.

И праздник встречи навсегда
Как будто канул в омут.
И в дом пришедшая беда
Уже была, как дома.
Не та беда, что без вреда
Для совести и чести,
А та, нещадная, когда
Позор и горе вместе.

Такая боль, такой позор,
Такое злое горе,
Что словно мгла на весь твой двор
И на твоё подворье,
На всю родню твою вокруг,
На прадеда и деда,
На внука, если будет внук,
На друга и соседа…

И вот поднялся, тих и строг
В своей большой кручине,
Отец-солдат: — Так вот, сынок,
Не сын ты мне отныне.
Не мог мой сын, — на том стою,
Не мог забыть присягу,
Покинуть Родину в бою,
Придти домой бродягой.

Не мог мой сын, как я не мог,
Забыть про честь солдата,
Хоть защищали мы, сынок,
Не то, что вы. Куда там!
И ты теперь оставь мой дом,
Ищи отца другого.
А не уйдёшь, так мы уйдём
Из-под родного крова.

Не плачь, жена. Тому так быть.
Был сын — и нету сына,
Легко растить, легко любить.
Трудней из сердца вынуть… —
И что-то молвил он ещё
И смолк. И, подняв руку,
Тихонько тронул за плечо
Жену свою, старуху.

Как будто ей хотел сказать:
— Я всё, голубка, знаю.
Тебе ещё больней: ты — мать,
Но я с тобой, родная.
Пускай наказаны судьбой, —
Не век скрипеть телеге,
Не так нам долго жить с тобой,
Но честь живёт вовеки… —

А гость, качнувшись, за порог
Шагнул, нащупал выход.
Вот, думал, крикнут: «Сын, сынок!
Вернись!» Но было тихо.
И, как хмельной, держась за тын,
Прошёл он мимо клети.
И вот теперь он был один,
Один на белом свете.

Один, не принятый в семье,
Что отреклась от сына,
Один на всей большой земле,
Что двадцать лет носила.
И от того, как шла тропа,
В задворках пропадая,
Как под ногой его трава
Сгибалась молодая;

И от того, как свеж и чист
Сиял весь мир окольный,
И трепетал неполный лист —
Весенний, — было больно.
И, посмотрев вокруг, вокруг
Глазами не своими,
Кравцов Иван, — назвал он вслух
Своё как будто имя.

И прислонился головой
К стволу берёзы белой.
— А что ж ты, что ж ты над собой,
Кравцов Иван, наделал?
Дошёл до самого конца,
Худая песня спета.
Ни в дом родимого отца
Тебе дороги нету,

Ни к сердцу матери родной,
Поникшей под ударом.
И кары нет тебе иной,
Помимо смертной кары.
Иди, беги, спеши туда,
Откуда шёл без чести,
И не прощенья, а суда
Себе проси на месте.

И на глазах друзей-бойцов,
К тебе презренья полных,
Тот приговор, Иван Кравцов,
Ты выслушай безмолвно.
Как честь, прими тот приговор.
И стой, и будь, как воин,
Хотя б в тот миг, как залп в упор
Покончит счёт с тобою.

А может быть, ещё тот суд
Свой приговор отложит,
И вновь ружьё тебе дадут,
Доверят вновь. Быть может…

>>141653517 (OP)
>Конкурс чтецов

Это как исполнитель.

Написали стихи, спродюсировали музыку, одели красиво певца... А репер, как обезьянка, с листочка текст прочитал и получил гонорар за выступление.

>>141653517 (OP)
>стихи
>конкурс чтецов
>XXI век
>2k17-1 месяц
Ты что, тян? Или пидр, который хочет стать актером и сосать за роль? Если нет, завязывай с этой херней и трать время на что-нибудь действительно полезное - физику, химию, на крайняк погром.

>>141653933
>Полезное
>Физика
>Химия
Лол.

А за погромы двачую. Черной стони быть.

>>141654077
сотни

самофикс*

>>141653517 (OP)
Лев ,залогинься

Дон ли, Волга ли течет; котомку - на плечо
Боль в груди - там тайничок, открытый фомкой, не ключом
Сколько миль еще? Перелет короткий был не в счет
Долгий пыльный чес, фургон набит коробками с мерчем
Верим - подфартит, наши постели портативны
Менестрелю - два пути: корпоратив или квартирник
Схемы однотипны; все теперь MC
Ведь, смену породив, мы здесь достигли смены парадигмы
Теперь рэп - многопартийный; бэттлов наплодив
Я смотрю в зеркало по типу "Сколько бед наворотил ты!?"
Я б весь рэп поработил, но все время в пути
У индустрии нервный тик, валокордин - стенокардийным
Соберите суд, но победителей не судят
Мы первые кроманьонцы - мы выбились в люди
Не пизди! Я кладу на вас, челядь, пятикратно
Ведь мы выступаем сильно, будто челюсть питекантропа

Весь мой рэп, если коротко, про то, что
Уж который год который город под подошвой
В гору, когда прет; потом под гору, когда тошно
Я не то, что Гулливер, но все же город под подошвой
Город под подошвой, город под подошвой
Светофоры, госпошлины, сборы и таможни
Я не знаю, вброд или на дно эта дорожка
Ты живешь под каблуком, у меня - город под подошвой

Мимо тополей и спелого хлеба полей
Где приведения Есенина, крест, молебен, елей
Из минивэна вижу землю, вижу небо над ней
Мы все преодолеем, если нет, то я не Водолей
Наша земля топит одиночек как щенят
Был чужой, но Охра, Порчи, Илья - больше, чем семья
Бомбу ночью сочинял, что есть мочи начинял
Я так хотел принадлежать к чему-то большему, чем я
Мир пустой, хоть с каждым вторым перезнакомься
Я не биоробот с позитивной лыбой комсомольца
AY! Избавь меня от ваших панацей
Домашний Парацельс, ведь для меня ебашить - самоцель
Подустал? Нам насрать! Тони Старк как стандарт
Пара стран, автострад; Краснодар, Татарстан, Москвабад
Паспорта, гам эстрад, нарасхват
Хоть по МКАД'у на старт, хоть на Мадагаскар (Ты знаешь!)

Дай силенок тут не свернуть и не сломаться
Есть маршрут и есть на трассе населенный пункт
И там нас сегодня ждут; нытик, не будь женственным
У Руслана в деке саундтреки к путешествию
Снова ебло заспано, снова подъем засветло
Снова броник, снова дорога, мешок - за спину
Все наскоро, в поле насрано, дождь, пасмурно
Мост в Асгард - после, пусть просто везет с транспортом
Я делаю каждый свой куплет автопортретом
Час на чек, читаем рэп, как логопед под марафетом
Трафарет на парапетах: лого на стене везде
Мое ученье - всем, как Магомеда с Бафометом
Я - звезда? Дайте теплый плед и капюшон
Салфетки жопу вытирать - и все, отметка "Хорошо"
Раньше говорили "Я бы с ним в разведку не пошел"
Я с тобой в тур не поехал - ты проверку не прошел (Хоуми, знай!)

>>141654261
Еее, реп)))
Всем класом качаемя под охимирона)0))

Никогда не рассказывай им
То, что я расстоянье от края
До последней и чёрной звезды
И что я каждый день умираю.

Не показывай им мой рассвет,
Прячь в себя мои нити заката.
Накрывай своей тенью тот след,
Что спеша оставлял я когда-то.

Спрячь имён моих тающий снег,
Выпей сам эту горькую воду.
То, что я – это тщетный побег,
Знаешь ты и крыло самолета.

Мне с него так хотелось упасть,
Мне на нём так хотелось подняться…
Расстояния – странная страсть.
В расстояние не надо влюбляться.

>>141654558
Я случайно эту хуйню кинул, реально параша

>>141654653
Да похуй, каждый читает что хочет.

>>141654702
А победитель только один.

>>141654794
ССовец не плохо выдал, но Асадов мне больше по душе.

Вдоль развороченных дорог
И разоренных сел
Мы шли по звездам на восток, -
Товарища я вел.

Он отставал, он кровь терял,
Он пулю нес в груди
И всю дорогу повторял:
- Ты брось меня. Иди...

Наверно, если б ранен был
И шел в степи чужой,
Я точно так бы говорил
И не кривил душой.

А если б он тащил меня,
Товарища-бойца,
Он точно так же, как и я,
Тащил бы до конца...

Мы шли кустами, шли стерней:
В канавке где-нибудь
Ловили воду пятерней,
Чтоб горло обмануть,

О пище что же говорить, -
Не главная беда.
Но как хотелось нам курить!
Курить — вот это да...

Где разживалися огнем,
Мы лист ольховый жгли,
Как в детстве, где-нибудь в ночном,
Когда коней пасли...

Быть может, кто-нибудь иной
Расскажет лучше нас,
Как горько по земле родной
Идти, в ночи таясь.

Как трудно дух бойца беречь,
Чуть что скрываясь в тень.
Чужую, вражью слышать речь
Близ русских деревень.

Как зябко спать в сырой копне
В осенний холод, в дождь,
Спиной к спине — и все ж во сне
Дрожать. Собачья дрожь.

И каждый шорох, каждый хруст
Тревожит твой привал...
Да, я запомнил каждый куст,
Что нам приют давал.

Запомнил каждое крыльцо,
Куда пришлось ступать,
Запомнил женщин всех в лицо,
Как собственную мать.

Они делили с нами хлеб -
Пшеничный ли, ржаной, -
Они нас выводили в степь
Тропинкой потайной.

Им наша боль была больна, -
Своя беда не в счет.
Их было много, но одна...
О ней и речь идет.

- Остался б, — за руку брала
Товарища она, -
Пускай бы рана зажила,
А то в ней смерть видна.

Пойдешь да сляжешь на беду
В пути перед зимой.
Остался б лучше. — Нет, пойду,
Сказал товарищ мой.

- А то побудь. У нас тут глушь,
В тени мой бабий двор.
Случись что, немцы, — муж и муж,
И весь тут разговор.

И хлеба в нынешнем году
Мне не поесть самой,
И сала хватит. — Нет, пойду, -
Вздохнул товарищ мой.

- Ну, что ж, иди... — И стала вдруг
Искать ему белье,
И с сердцем как-то все из рук
Металось у нее.

Гремя, на стол сковороду
Подвинула с золой.
Поели мы. — А все ж пойду, -
Привстал товарищ мой.

Она взглянула на него:
- Прощайте, — говорит, -
Да не подумайте чего... -
Заплакала навзрыд.

На подоконник локотком
Так горько опершись,
Она сидела босиком
На лавке. Хоть вернись.

Переступили мы порог,
Но не забыть уж мне
Ни тех босых сиротских ног,
Ни локтя на окне.

Нет, не казалася дурней
От слез ее краса,
Лишь губы детские полней
Да искристей глаза.

Да горячее кровь лица,
Закрытого рукой.
А как легко сходить с крыльца,
Пусть скажет кто другой...

Обоих жалко было мне,
Но чем тут пособить?
- Хотела долю на войне
Молодка ухватить.

Хотела в собственной избе
Ее к рукам прибрать,
Обмыть, одеть и при себе
Держать — не потерять,

И чуять рядом по ночам, -
Такую вел я речь.
А мой товарищ? Он молчал,
Не поднимая плеч...

Бывают всякие дела, -
Ну, что ж, в конце концов
Ведь нас не женщина ждала,
Ждал фронт своих бойцов.

Мы пробирались по кустам,
Брели, ползли кой-как.
И снег нас в поле не застал,
И не заметил враг.

И рану тяжкую в груди
Осилил спутник мой.
И все, что было позади,
Занесено зимой.

И вот теперь, по всем местам
Печального пути,
В обратный путь досталось нам
С дивизией идти.

Что ж, сердце, вволю постучи, -
Настал и наш черед.
Повозки, пушки, тягачи
И танки — все вперед!

Вперед — погода хороша,
Какая б ни была!
Вперед — дождалася душа
Того, чего ждала!

Вперед дорога — не назад,
Вперед — веселый труд;
Вперед — и плечи не болят,
И сапоги не трут.

И люди, — каждый молодцом, -
Горят: скорее в бой.
Нет, ты назад пройди бойцом,
Вперед пойдет любой.

Привал — приляг. Кто рядом — всяк
Приятель и родня.
Эй ты, земляк, тащи табак!
- Тащу. Давай огня!

Свояк, земляк, дружок, браток,
И все добры, дружны.
Но с кем шагал ты на восток,
То друг иной цены...

И хоть оставила война
Следы свои на всем,
И хоть земля оголена,
Искажена огнем, -

Но все ж знакомые места,
Как будто край родной.
- А где-то здесь деревня та? -
Сказал товарищ мой.

Я промолчал, и он умолк,
Прервался разговор.
А я б и сам добавить мог,
Сказать: — А где тот двор...

Где хата наша и крыльцо
С ведерком на скамье?
И мокрое от слез лицо,
Что снилося и мне?..

Дымком несет в рядах колонн
От кухни полевой.
И вот деревня с двух сторон
Дороги боевой.

Неполный ряд домов-калек,
Покинутых с зимы.
И там на ужин и ночлег
Расположились мы.

И два бойца вокруг глядят,
Деревню узнают,
Где много дней тому назад
Нашли они приют.

Где печь для них, как для родных,
Топили в ночь тайком.
Где, уважая отдых их,
Ходили босиком.

Где ждали их потом с мольбой
И мукой день за днем...
И печь с обрушенной трубой
Теперь на месте том.

Да сорванная, в стороне,
Часть крыши. Бедный хлам.
Да черная вода на дне
Оплывших круглых ям.

Стой! Это было здесь жилье,
Людской отрадный дом.
И здесь мы видели ее,
Ту, что осталась в нем.

И проводила, от лица
Не отнимая рук,
Тебя, защитника, бойца.
Стой! Оглянись вокруг...

Пусть в сердце боль тебе, как нож,
По рукоять войдет.
Стой и гляди! И ты пойдешь
Еще быстрей вперед.

Вперед, за каждый дом родной,
За каждый добрый взгляд,
Что повстречался нам с тобой,
Когда мы шли назад.

И за кусок, и за глоток,
Что женщина дала,
И за любовь ее, браток,
Хоть без поры была.

Вперед — за час прощальный тот,
За память встречи той...
- Вперед, и только, брат, вперед,
Сказал товарищ мой...

Он плакал горестно, солдат,
О девушке своей,
Ни муж, ни брат, ни кум, ни сват
И не любовник ей.

И я тогда подумал: — Пусть,
Ведь мы свои, друзья.
Ведь потому лишь сам держусь,
Что плакать мне нельзя.

А если б я, — случись так вдруг, -
Не удержался здесь,
То удержался б он, мой друг,
На то и дружба есть...

И, постояв еще вдвоем,
Два друга, два бойца,
Мы с ним пошли. И мы идем
На Запад. До конца.

Я курил шишки самые разные.
И пьяным при этом бывал, и не очень:
Не зря алкоголь и вещества разнообразные
Проверяют меня на прочность.

А судьи кто? - За древностию лет
К свободной жизни их вражда непримирима,
Сужденья черпают из забытых газет
Времен Очаковских и покоренья Крыма;
Всегда готовые к журьбе,
Поют все песнь одну и ту же,
Не замечая об себе:
Что старее, то хуже.
Где, укажите нам, отечества отцы,
Которых мы должны принять за образцы?
Не эти ли, грабительством богаты?
Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,
Великолепные соорудя палаты,
Где разливаются в пирах и мотовстве,
И где не воскресят клиенты-иностранцы
Прошедшего житья подлейшие черты.
Да и кому в Москве не зажимали рты
Обеды, ужины и танцы?
Не тот ли, вы к кому меня еще с пелен,
Для замыслов каких-то непонятных,
Дитей возили на поклон?
Тот Нестор негодяев знатных,
Толпою окруженный слуг;
Усердствуя, они в часы вина и драки
И честь и жизнь его не раз спасали: вдруг
На них он выменил борзые три собаки!!!
Или вон тот еще, который для затей
На крепостной балет согнал на многих фурах
От матерей, отцов отторженных детей?!
Сам погружен умом в Зефирах и в Амурах,
Заставил всю Москву дивиться их красе!
Но должников не согласил к отсрочке:
Амуры и Зефиры все
Распроданы поодиночке!!!
Вот те, которые дожили до седин!
Вот уважать кого должны мы на безлюдьи!
Вот наши строгие ценители и судьи!
Теперь пускай из нас один,
Из молодых людей, найдется - враг исканий,
Не требуя ни мест, ни повышенья в чин,
В науки он вперит ум, алчущий познаний;
Или в душе его сам Бог возбудит жар
К искусствам творческим, высоким и прекрасным, -
Они тотчас: разбой! пожар!
И прослывет у них мечтателем! опасным!! -
Мундир! один мундир! он в прежнем их быту
Когда-то укрывал, расшитый и красивый,
Их слабодушие, рассудка нищету;
И нам за ними в путь счастливый!
И в женах, дочерях - к мундиру та же страсть!
Я сам к нему давно ль от нежности отрекся?!
Теперь уж в это мне ребячество не впасть;
Но кто б тогда за всеми не повлекся?
Когда из гвардии, иные от двора
Сюда на время приезжали, -
Кричали женщины: ура!
И в воздух чепчики бросали!

Смотри: как статуя из флорентийской виллы,
Вся мускулистая, но женственно-нежна,
Творенье двух сестер - Изящества и Силы -
Как чудо в мраморе, возникла здесь она.
Божественная мощь в девичьи-стройном теле,
Как будто созданном для чувственных утех -
Для папской, может быть, иль княжеской постели.

- А этот сдержанный и сладострастный смех,
Едва скрываемое Самоупоенье,
А чуть насмешливый и вместе томный взгляд,
Лицо и грудь ее в кисейном обрамленье, -
Весь облик, все черты победно говорят:
«Соблазн меня зовет, Любовь меня венчает!»
В ней все возвышенно, но сколько остроты
Девичья грация величью сообщает!
Стань ближе, обойди вкруг этой красоты.

Так вот искусства ложь! Вот святотатство в храме!
Та, кто богинею казалась миг назад,
Двуглавым чудищем является пред нами.
Лишь маску видел ты, обманчивый фасад -
Ее притворный лик, улыбку всем дарящий,
Смотри же, вот второй - страшилище, урод,
Неприукрашенный, и, значит, настоящий
С обратной стороны того, который лжет.
Ты плачешь. Красота! Ты, всем чужая ныне,
Мне в сердце слезы льешь великою рекой.
Твоим обманом пьян, я припадал в пустыне
К волнам, исторгнутым из глаз твоих тоской!

- О чем же плачешь ты? В могучей, совершенной,
В той, кто весь род людской завоевать могла,
Какой в тебе недуг открылся сокровенный?

- Нет, это плач о том, что и она жила!
И что еще живет! Еще живет! До дрожи
Ее пугает то, что жить ей день за днем,
Что надо завтра жить и послезавтра тоже,
Что надо жить всегда, всегда! - как мы живем!

>>141653517 (OP)

Как ужасно никому не верить,
Не иметь ни радости, ни друга,
И души окованные двери
Никому не открывать по стуку.

Но ужасней — самому стучаться,
Вызывая из себя другого,
Дверь открыть, увидеть, испугаться
И поспешно запереться снова.

>>141655270
ты кого тут сагал ?

>>141655632
ОП-а гавноеда, меня от него прямо тошнит. РАЗВИТИЕ, ШЕМБ ТРЕДЫ, КОНКУРСЫ ЕБАТЬ ЧТЕЦОВ. Ёбаная пидорасня.

Опять насрали под забором.
Какой-то умник, головным убором
Решил всё это безобразие прикрыть -
Никто не хочет ямы для какашек рыть.

Четыре дня спустя, приходит Афанасий,
Носитель величавый бомжатской ипостаси.
Деловито осмотря бейсболку,
Вскинув потрёпанную жизнью чёлку,
Решил прибрать сей чудное изделие к рукам -
Не отдавать же всё каким-нибудь ворам.

И в это же мнгновение
Воссоединения головы бомжа и бейсболки,
Говно ему упало прямо на футболку!
Но Афанасий рад.
Он смотрит в треснутое зеркало,
Словно на голове не кепка,
А райский сад.

Как мало человеку
Нужно для счастья.
А ты и дальше живи
В сплошном ненастье.

Девяносто четыре удара ноги проводили её в мир иной,
Нарвалась ты на гопников? Сука, беги!
Но не стой на дороге и ной!

Лежит тело в тумане - не видно ни зги,
Из виска до сих пор хлещет кровь.
Ну хоть в следующей жизни, дура, беги!
А не то повторится всё вновь.

Вселенную постигнет тепловая смерть.
Но я уверен, что тебя это не коснётся.
Твой холод разбивает сердца словно смерч,
Что над домом моим так дико вьётся.

Ты презираешь нормы морали,
Ты весь такой циник и мизантроп,
Ты уходишь от общества в дальние дали,
Держась проторённых троп.

Ты так громко кричишь о своём недовольстве,
Ты читал целых три научных статьи!
Ты как книга - красивый роман на обложке,
Но проблема лишь в том, что газета внутри.

>>141657467
>>141657520
>>141657573
>>141657597
Рейт ми, би.

>>141657640
eto pizdec

>>141657734
spasibo

>>141657640
Полнейшая хуйня