Реквест из предыдущегоБудем трахать элль во все дырочки, лапая и заламывая нежное розовоее тельце. Будет биться и плакать, будет звать на помощь, но ее сочный анус, милое личико и молоденькая пизда принадлежат нам. Будем лизать её, крепко хватать за булки, бедра, маленькие сиськи, хватать за щеки, сводя губы трубочкой, давать звонких лещей и трахать в рот. Хлестать по жопе до сияющих следов, чтобы элль рыдала и вскикивала. На её глазах рядом насильно трахать стонущую и плачущую дакоту толпой. Набивать их рты членами, затавить их держаться за руки пока долбят их задницы. Задрав задницы хнычут и стонут, смотря в залитые слезами лица друг друга, глаза распахнуты, ротики раскрыты. Иногда издают "ыыхы мммм", скаля зубы, когда член особенно мучительно вонзается в пизду или жопу. Две нежные сестрички стали собственностью грязных лап.
>>215573063Трахать в глотку, схватив за хвостики, чтоб пузыри слюней на сиськи капали. Когда начнет давиться - доставать пенис и шлепать по лицу глотающей воздух шлюхи, вымазывая её морду слюнями с члена, размазывая тушь. Положить на кровать на спину, чтобы ее голова свешивалась с края, и бешено долбить её рот, схватив за горло. Трахать пока конча не выстрелит в глотку, и похуй, что шлюха уже давится и захлебывается - выгибается мостом, дрыгает ногами и хватается за мужские штаны.
>>215575405Пищать как мышь будет, когда я стану ебать ее мелкую задницу. Надеюсь у марсианки таз не лопнет от члена.
>>215576008На себя посадить лицом ко мне и пускай, сидя на корточках, нанизает влагалище на член, шлепая по бедрам роскошной задницей. Буду крутить ее сиськи, хватать их так, что они будут проступать через пальцы как колбаса в сетке. Когда увижу на ее лице изнеможение и замедлит темп - вопьюсь пальцами в жирный зад и стану сам бешено ебать мокрющее влагалище под громкие стоны, плотно впечатавшись в сокращающуюся от спазмов пизду кончу в самую матку.
>>215578280лучшая девочка в треде я спокоен как бы хотел с ней держаться за ручку и бродить по ночному городу
>>215577559Нереально огромные висящие сиськи - как такая карлица может их носить? И это колхозное ебало - думаю ее часто ебут в зад, дергая за вымя. Её пышное тело очень мягкое - пальцы утопают в огромных полужопиях и дойках. Разведу огромные бедра и войду в щетинистую пизду. Буду насаживать влагалище Британи схватившись за жир на боках. Две колоссальные титьки маняще колышутся, и я хватаю одну из них, агрессивно зажовывая.
>>215578280Ну эту только в анус трахать, чтобы научилась кончать жопой. Запрещать вообще пизды касаться, как бы она ни изнывала.
>>215575824Эта темпераментная. Стоя лицами к друг другу трахаться станем - она облокотится верхней частью спины на стену, выпячив тазвперед и расставив ноги, и я стану трахать ее узкое влагалище, держась за хрупкую талию
>>215576234Прийти на прием, чтобы она осотр делала. Когда она станет прощупывать яички член встанет и начнет подрагивать у ее лица, а она будет стараться не смотреть. Нарочито отстраненно она станет заполнять бумаги, но вместо того чтобы надеть трусы я возьмусь за пенис и начну дрочить прямо перед ней. Начну гладить ее за ухом и прикажу открывать рот, она же не хочет сидеть в сперме? Всатвлю в мокрый рот член по гланды, и начну кончать, держа сучку за волосы.
>>215580335Эту надо бить и трахать. С ноги зарядить в живот, разбить нос, ударом в челюсть свалить кобылу на пол, и подняв ее жопу кверху начать трахать влагалище. Такие понимают только язык силы.
>>215573517Заставим их лизать анусы друг другу, заставим съедать сперму с тел друг друга. Прижмем элль и дакоту сиськами друг к другу и станем ебать их тугие задницы.
Алексей Федорович Карамазов был третьим сыном помещика нашего уезда Федора Павловича Карамазова, столь известного в свое время (да и теперь еще у нас припоминаемого) по трагической и темной кончине своей, приключившейся ровно тринадцать лет назад и о которой сообщу в своем месте. Теперь же скажу об этом «помещике» (как его у нас называли, хотя он всю жизнь совсем почти не жил в своем поместье) лишь то, что это был странный тип, довольно часто, однако, встречающийся, именно тип человека не только дрянного и развратного, но вместе с тем и бестолкового, — но из таких, однако, бестолковых, которые умеют отлично обделывать свои имущественные делишки, и только, кажется, одни эти. Федор Павлович, например, начал почти что ни с чем, помещик он был самый маленький, бегал обедать по чужим столам, норовил в приживальщики, а между тем в момент кончины его у него оказалось до ста тысяч рублей чистыми деньгами. И в то же время он все-таки всю жизнь свою продолжал быть одним из бестолковейших сумасбродов по всему нашему уезду. Повторю еще: тут не глупость; большинство этих сумасбродов довольно умно и хитро, — а именно бестолковость, да еще какая-то особенная, национальная. Он был женат два раза, и у него было три сына: старший, Дмитрий Федорович, от первой супруги, а остальные два, Иван и Алексей, от второй. Первая супруга Федора Павловича была из довольно богатого и знатного рода дворян Миусовых, тоже помещиков нашего уезда. Как именно случилось, что девушка с приданым, да еще красивая и, сверх того, из бойких умниц, столь нередких у нас в теперешнее поколение, но появлявшихся уже и в прошлом, могла выйти замуж за такого ничтожного «мозгляка», как все его тогда называли, объяснять слишком не стану. Ведь знал же я одну девицу, еще в запрошлом «романтическом» поколении, которая после нескольких лет загадочной любви к одному господину, за которого, впрочем, всегда могла выйти замуж самым спокойным образом, кончила, однако же, тем, что сама навыдумала себе непреодолимые препятствия и в бурную ночь бросилась с высокого берега, похожего на утес, в довольно глубокую и быструю реку и погибла в ней решительно от собственных капризов, единственно из-за того, чтобы походить на шекспировскую Офелию, и даже так, что будь этот утес, столь давно ею намеченный и излюбленный, не столь живописен, а будь на его месте лишь прозаический плоский берег, то самоубийства, может быть, не произошло бы вовсе. Факт этот истинный, и надо думать, что в нашей русской жизни, в два или три последние поколения, таких или однородных с ним фактов происходило немало. Подобно тому и поступок Аделаиды Ивановны Миусовой был без сомнения отголоском чужих веяний и тоже пленной мысли раздражением. Ей, может быть, захотелось заявить женскую самостоятельность, пойти против общественных условий, против деспотизма своего родства и семейства, а услужливая фантазия убедила ее, положим, на один только миг, что Федор Павлович, несмотря на свой чин приживальщика, все-таки один из смелейших и насмешливейших людей той, переходной ко всему лучшему, эпохи, тогда как он был только злой шут, и больше ничего. Пикантное состояло еще и в том, что дело обошлось увозом, а это очень прельстило Аделаиду Ивановну. Федор же Павлович на все подобные пассажи был даже и по социальному своему положению весьма тогда подготовлен, ибо страстно желал устроить свою карьеру хотя чем бы то ни было; примазаться же к хорошей родне и взять приданое было очень заманчиво. Что же до обоюдной любви, то ее вовсе, кажется, не было — ни со стороны невесты, ни с его стороны, несмотря даже на красивость Аделаиды Ивановны. Так что случай этот был, может быть, единственным в своем роде в жизни Федора Павловича, сладострастнейшего человека во всю свою жизнь, в один миг готового прильнуть к какой угодно юбке, только бы та его поманила. А между тем одна только эта женщина не произвела в нем со страстной стороны никакого особенного впечатления. Аделаида Ивановна, тотчас же после увоза, мигом разглядела, что мужа своего она только презирает и больше ничего. Таким образом, следствия брака обозначились с чрезвычайною быстротой. Несмотря на то что семейство даже довольно скоро примирилось с событием и выделило беглянке приданое, между супругами началась самая беспорядочная жизнь и вечные сцены. Рассказывали, что молодая супруга выказала при том несравненно более благородства и возвышенности, нежели Федор Павлович, который, как известно теперь, подтибрил у нее тогда же, разом, все ее денежки, до двадцати пяти тысяч, только что она их получила, так что тысячки эти с тех пор решительно как бы канули для нее в воду. Деревеньку же и довольно хороший городской дом, которые тоже пошли ей в приданое, он долгое время и изо всех сил старался перевести на свое имя чрез совершение какого-нибудь подходящего акта и наверно бы добился того из одного, так сказать, презрения и отвращения к себе, которое он возбуждал в своей супруге ежеминутно своими бесстыдными вымогательствами и вымаливаниями, из одной ее душевной усталости, только чтоб отвязался. Но, к счастию, вступилось семейство Аделаиды Ивановны и ограничило хапугу. Положительно известно, что между супругами происходили нередкие драки, но, по преданию, бил не Федор Павлович, а била Аделаида Ивановна, дама горячая, смелая, смуглая, нетерпеливая, одаренная замечательною физическою силой. Наконец она бросила дом и сбежала от Федора Павловича с одним погибавшим от нищеты семинаристом-учителем, оставив Федору Павловичу на руках трехлетнего Митю. Федор Павлович мигом завел в доме целый гарем и самое забубённое пьянство, а в антрактах ездил чуть не по всей губернии и слезно жаловался всем и каждому на покинувшую его Аделаиду Ивановну, причем сообщал такие подробности, которые слишком бы стыдно было сообщать супругу о своей брачной жизни. Главное, ему как будто приятно было и даже льстило разыгрывать пред всеми свою смешную роль обиженного супруга и с прикрасами даже расписывать подробности о своей обиде. «Подумаешь, что вы, Федор Павлович, чин получили, так вы довольны, несмотря на всю вашу горесть», — говорили ему насмешники. Многие даже прибавляли, что он рад явиться в подновленном виде шута и что нарочно, для усиления смеха, делает вид, что не замечает своего комического положения. Кто знает впрочем, может быть, было это в нем и наивно. Наконец ему удалось открыть следы своей беглянки. Бедняжка оказалась в Петербурге, куда перебралась с своим семинаристом и где беззаветно пустилась в самую полную эмансипацию. Федор Павлович немедленно захлопотал и стал собираться в Петербург, — для чего? — он, конечно, и сам не знал. Право, может быть, он бы тогда и поехал; но, предприняв такое решение, тотчас же почел себя в особенном праве, для бодрости, пред дорогой, пуститься вновь в самое безбрежное пьянство. И вот в это-то время семейством его супруги получилось известие о смерти ее в Петербурге. Она как-то вдруг умерла, где-то на чердаке, по одним сказаниям — от тифа, а по другим — будто бы с голоду. Федор Павлович узнал о смерти своей супруги пьяный; говорят, побежал по улице и начал кричать, в радости воздевая руки к небу: «Ныне отпущаеши», а по другим — плакал навзрыд как маленький ребенок, и до того, что, говорят, жалко даже было смотреть на него, несмотря на всё к нему отвращение. Очень может быть, что было и то, и другое, то есть что и радовался он своему освобождению, и плакал по освободительнице — всё вместе. В большинстве случаев люди, даже злодеи, гораздо наивнее и простодушнее, чем мы вообще о них заключаем. Да и мы сами тоже.
Конечно, можно представить себе, каким воспитателем и отцом мог быть такой человек. С ним как с отцом именно случилось то, что должно было случиться, то есть он вовсе и совершенно бросил своего ребенка, прижитого с Аделаидой Ивановной, не по злобе к нему или не из каких-нибудь оскорбленно-супружеских чувств, а просто потому, что забыл о нем совершенно. Пока он докучал всем своими слезами и жалобами, а дом свой обратил в развратный вертеп, трехлетнего мальчика Митю взял на свое попечение верный слуга этого дома Григорий, и не позаботься он тогда о нем, то, может быть, на ребенке некому было бы переменить рубашонку. К тому же так случилось, что родня ребенка по матери тоже как бы забыла о нем в первое время. Деда его, то есть самого господина Миусова, отца Аделаиды Ивановны, тогда уже не было в живых; овдовевшая супруга его, бабушка Мити, переехавшая в Москву, слишком расхворалась, сестры же повышли замуж, так что почти целый год пришлось Мите пробыть у слуги Григория и проживать у него в дворовой избе. Впрочем, если бы папаша о нем и вспомнил (не мог же он в самом деле не знать о его существовании), то и сам сослал бы его опять в избу, так как ребенок всё же мешал бы ему в его дебоширстве. Но случилось так, что из Парижа вернулся двоюродный брат покойной Аделаиды Ивановны, Петр Александрович Миусов, многие годы сряду выживший потом за границей, тогда же еще очень молодой человек, но человек особенный между Миусовыми, просвещенный, столичный, заграничный и притом всю жизнь свою европеец, а под конец жизни либерал сороковых и пятидесятых годов. В продолжение своей карьеры он перебывал в связях со многими либеральнейшими людьми своей эпохи, и в России и за границей, знавал лично и Прудона и Бакунина и особенно любил вспоминать и рассказывать, уже под концом своих странствий, о трех днях февральской парижской революции сорок восьмого года, намекая, что чуть ли и сам он не был в ней участником на баррикадах. Это было одно из самых отраднейших воспоминаний его молодости. Имел он состояние независимое, по прежней пропорции около тысячи душ. Превосходное имение его находилось сейчас же на выезде из нашего городка и граничило с землей нашего знаменитого монастыря, с которым Петр Александрович, еще в самых молодых летах, как только получил наследство, мигом начал нескончаемый процесс за право каких-то ловель в реке или порубок в лесу, доподлинно не знаю, но начать процесс с «клерикалами» почел даже своею гражданскою и просвещенною обязанностью. Услышав всё про Аделаиду Ивановну, которую, разумеется, помнил и когда-то даже заметил, и узнав, что остался Митя, он, несмотря на всё молодое негодование свое и презрение к Федору Павловичу, в это дело ввязался. Тут-то он с Федором Павловичем в первый раз и познакомился. Он прямо ему объявил, что желал бы взять воспитание ребенка на себя. Он долго потом рассказывал, в виде характерной черты, что когда он заговорил с Федором Павловичем о Мите, то тот некоторое время имел вид совершенно не понимающего, о каком таком ребенке идет дело, и даже как бы удивился, что у него есть где-то в доме маленький сын. Если в рассказе Петра Александровича могло быть преувеличение, то всё же должно было быть и нечто похожее на правду. Но действительно Федор Павлович всю жизнь свою любил представляться, вдруг проиграть пред вами какую-нибудь неожиданную роль, и, главное, безо всякой иногда надобности, даже в прямой ущерб себе, как в настоящем, например, случае. Черта эта, впрочем, свойственна чрезвычайно многим людям, и даже весьма умным, не то что Федору Павловичу. Петр Александрович повел дело горячо и даже назначен был (купно с Федором Павловичем) в опекуны ребенку, потому что всё же после матери оставалось именьице — дом и поместье. Митя действительно переехал к этому двоюродному дяде, но собственного семейства у того не было, а так как сам он, едва лишь уладив и обеспечив свои денежные получения с своих имений, немедленно поспешил опять надолго в Париж, то ребенка и поручил одной из своих двоюродных теток, одной московской барыне. Случилось так, что, обжившись в Париже, и он забыл о ребенке, особенно когда настала та самая февральская революция, столь поразившая его воображение и о которой он уже не мог забыть всю свою жизнь. Московская же барыня умерла, и Митя перешел к одной из замужних ее дочерей. Кажется, он и еще потом переменил в четвертый раз гнездо. Об этом я теперь распространяться не стану, тем более что много еще придется рассказывать об этом первенце Федора Павловича, а теперь лишь ограничиваюсь самыми необходимыми о нем сведениями, без которых мне и романа начать невозможно. Во-первых, этот Дмитрий Федорович был один только из трех сыновей Федора Павловича, который рос в убеждении, что он всё же имеет некоторое состояние и когда достигнет совершенных лет, то будет независим. Юность и молодость его протекли беспорядочно: в гимназии он не доучился, попал потом в одну военную школу, потом очутился на Кавказе, выслужился, дрался на дуэли, был разжалован, опять выслужился, много кутил и сравнительно прожил довольно денег. Стал же получать их от Федора Павловича не раньше совершеннолетия, а до тех пор наделал долгов. Федора Павловича, отца своего, узнал и увидал в первый раз уже после совершеннолетия, когда нарочно прибыл в наши места объясниться с ним насчет своего имущества. Кажется, родитель ему и тогда не понравился; пробыл он у него недолго и уехал поскорей, успев лишь получить он него некоторую сумму и войдя с ним в некоторую сделку насчет дальнейшего получения доходов с имения, которого (факт достопримечательный) ни доходности, ни стоимости он в тот раз от Федора Павловича так и не добился. Федор Павлович заметил тогда, с первого разу (и это надо запомнить), что Митя имеет о своем состоянии понятие преувеличенное и неверное. Федор Павлович был очень этим доволен, имея в виду свои особые расчеты. Он вывел лишь, что молодой человек легкомыслен, буен, со страстями, нетерпелив, кутила и которому только чтобы что-нибудь временно перехватить, и он хоть на малое время, разумеется, но тотчас успокоится. Вот это и начал эксплуатировать Федор Павлович, то есть отделываться малыми подачками, временными высылками, и в конце концов так случилось, что когда, уже года четыре спустя, Митя, потеряв терпение, явился в наш городок в другой раз, чтобы совсем уж покончить дела с родителем, то вдруг оказалось, к его величайшему изумлению, что у него уже ровно нет ничего, что и сосчитать даже трудно, что он перебрал уже деньгами всю стоимость своего имущества у Федора Павловича, может быть еще даже сам должен ему; что по таким-то и таким-то сделкам, в которые сам тогда-то и тогда пожелал вступить, он и права не имеет требовать ничего более, и проч., и проч. Молодой человек был поражен, заподозрил неправду, обман, почти вышел из себя и как бы потерял ум. Вот это-то обстоятельство и привело к катастрофе, изложение которой и составит предмет моего первого вступительного романа или, лучше сказать, его внешнюю сторону. Но, пока перейду к этому роману, нужно еще рассказать и об остальных двух сыновьях Федора Павловича, братьях Мити, и объяснить, откуда те-то взялись.
>>215581079Ты какой-то странный. Сам не создаешь, но регулярно хуесосишь другие. То не так, это не так.
>>215581182>Ты какой-то странный. Сам не создаешь, но регулярно хуесосишь другие. То не так, это не так.тебе сказали пидор - иди нахуй. вчера сказали
Федор Павлович, спровадив с рук четырехлетнего Митю, очень скоро после того женился во второй раз. Второй брак этот продолжался лет восемь. Взял он эту вторую супругу свою, тоже очень молоденькую особу, Софью Ивановну, из другой губернии, в которую заехал по одному мелкоподрядному делу, с каким-то жидком в компании. Федор Павлович хотя и кутил, и пил, и дебоширил, но никогда не переставал заниматься помещением своего капитала и устраивал делишки свои всегда удачно, хотя, конечно, почти всегда подловато. Софья Ивановна была из «сироток», безродная с детства, дочь какого-то темного дьякона, взросшая в богатом доме своей благодетельницы, воспитательницы и мучительницы, знатной генеральши-старухи, вдовы генерала Ворохова. Подробностей не знаю, но слышал лишь то, что будто воспитанницу, кроткую, незлобивую и безответную, раз сняли с петли, которую она привесила на гвозде в чулане, — до того тяжело было ей переносить своенравие и вечные попреки этой, по-видимому не злой, старухи, но бывшей лишь нестерпимейшею самодуркой от праздности. Федор Павлович предложил свою руку, о нем справились и его прогнали, и вот тут-то он опять, как и в первом браке, предложил сиротке увоз. Очень, очень может быть, что и она даже не пошла бы за него ни за что, если б узнала о нем своевременно побольше подробностей. Но дело было в другой губернии; да и что могла понимать шестнадцатилетняя девочка, кроме того, что лучше в реку, чем оставаться у благодетельницы. Так и променяла бедняжка благодетельницу на благодетеля. Федор Павлович не взял в этот раз ни гроша, потому что генеральша рассердилась, ничего не дала и, сверх того, прокляла их обоих; но он и не рассчитывал на этот раз взять, а прельстился лишь замечательною красотой невинной девочки и, главное, ее невинным видом, поразившим его, сладострастника и доселе порочного любителя лишь грубой женской красоты. «Меня эти невинные глазки как бритвой тогда по душе полоснули», — говаривал он потом, гадко по-своему хихикая. Впрочем, у развратного человека и это могло быть лишь сладострастным влечением. Не взяв же никакого вознаграждения, Федор Павлович с супругой не церемонился и, пользуясь тем, что она, так сказать, пред ним «виновата» и что он ее почти «с петли снял», пользуясь, кроме того, ее феноменальным смирением и безответностью, даже попрал ногами самые обыкновенные брачные приличия. В дом, тут же при жене, съезжались дурные женщины, и устраивались оргии. Как характерную черту сообщу, что слуга Григорий, мрачный, глупый и упрямый резонер, ненавидевший прежнюю барыню Аделаиду Ивановну, на этот раз взял сторону новой барыни, защищал и бранился за нее с Федором Павловичем почти непозволительным для слуги образом, а однажды так даже разогнал оргию и всех наехавших безобразниц силой. Впоследствии с несчастною, с самого детства запуганною молодою женщиной произошло вроде какой-то нервной женской болезни, встречаемой чаще всего в простонародье у деревенских баб, именуемых за эту болезнь кликушами. От этой болезни, со страшными истерическими припадками, больная временами даже теряла рассудок. Родила она, однако же, Федору Павловичу двух сыновей, Ивана и Алексея, первого в первый год брака, а второго три года спустя. Когда она померла, мальчик Алексей был по четвертому году, и хоть и странно это, но я знаю, что он мать запомнил потом на всю жизнь, — как сквозь сон разумеется. По смерти ее с обоими мальчиками случилось почти точь-в-точь то же самое, что и с первым, Митей: они были совершенно
>>215580714Посажу шлюху на шпагат, чтобы орала, хватая мои руки. Давить на ноги пока не разъедется с криками, обоссавшись. Удерживать ссущуюся от боли шлюху на шпагате, пока она бешено выпучив глаза визжит во всю глотку
Было ему тогда всего двадцать лет (брату его Ивану шел тогда двадцать четвертый год, а старшему их брату, Дмитрию, — двадцать восьмой). Прежде всего объявляю, что этот юноша, Алеша, был вовсе не фанатик и, по-моему, по крайней мере, даже и не мистик вовсе. Заранее скажу мое полное мнение: был он просто ранний человеколюбец, и если ударился на монастырскую дорогу, то потому только, что в то время она одна поразила его и представила ему, так сказать, идеал исхода рвавшейся из мрака мирской злобы к свету любви души его. И поразила-то его эта дорога лишь потому, что на ней он встретил тогда необыкновенное, по его мнению, существо — нашего знаменитого монастырского старца Зосиму, к которому привязался всею горячею первою любовью своего неутолимого сердца. Впрочем, я не спорю, что был он и тогда уже очень странен, начав даже с колыбели. Кстати, я уже упоминал про него, что, оставшись после матери всего лишь по четвертому году, он запомнил ее потом на всю жизнь, ее лицо, ее ласки, «точно как будто она стоит предо мной живая». Такие воспоминания могут запоминаться (и это всем известно) даже и из более раннего возраста, даже с двухлетнего, но лишь выступая всю жизнь как бы светлыми точками из мрака, как бы вырванным уголком из огромной картины, которая вся погасла и исчезла, кроме этого только уголочка. Так точно было и с ним: он запомнил один вечер, летний, тихий, отворенное окно, косые лучи заходящего солнца (косые-то лучи и запомнились всего более), в комнате в углу образ, пред ним зажженную лампадку, а пред образом на коленях рыдающую как в истерике, со взвизгиваниями и вскрикиваниями, мать свою, схватившую его в обе руки, обнявшую его крепко до боли и молящую за него богородицу, протягивающую его из объятий своих обеими руками к образу как бы под покров богородице... и вдруг вбегает нянька и вырывает его у нее в испуге. Вот картина! Алеша запомнил в тот миг и лицо своей матери: он говорил, что оно было исступленное, но прекрасное, судя по тому, сколько мог он припомнить. Но он редко кому любил поверять это воспоминание. В детстве и юности он был мало экспансивен и даже мало разговорчив, но не от недоверия, не от робости или угрюмой нелюдимости, вовсе даже напротив, а от чего-то другого, от какой-то как бы внутренней заботы, собственно личной, до других не касавшейся, но столь для него важной, что он из-за нее как бы забывал других. Но людей он любил: он, казалось, всю жизнь жил, совершенно веря в людей, а между тем никто и никогда не считал его ни простячком, ни наивным человеком. Что-то было в нем, что говорило и внушало (да и всю жизнь потом), что он не хочет быть судьей людей, что он не захочет взять на себя осуждения и ни за что не осудит. Казалось даже, что он всё допускал, нимало не осуждая, хотя часто очень горько грустя. Мало того, в этом смысле он до того дошел, что его никто не мог ни удивить, ни испугать, и это даже в самой ранней своей молодости. Явясь по двадцатому году к отцу, положительно в вертеп грязного разврата, он, целомудренный и чистый, лишь молча удалялся, когда глядеть было нестерпимо, но без малейшего вида презрения или осуждения кому бы то ни было. Отец же, бывший когда-то приживальщик, а потому человек чуткий и тонкий на обиду, сначала недоверчиво и угрюмо его встретивший («много, дескать, молчит и много про себя рассуждает»), скоро кончил, однако же, тем, что стал его ужасно часто обнимать и целовать, не далее как через две какие-нибудь недели, правда с пьяными слезами, в хмельной чувствительности, но видно, что полюбив его искренно и глубоко и так, как никогда, конечно, не удавалось такому, как он, никого любить... Да и все этого юношу любили, где бы он ни появился, и это с самых детских даже лет его. Очутившись в доме своего благодетеля и воспитателя, Ефима Петровича Поленова, он до того привязал к себе всех в этом семействе, что его решительно считали там как бы за родное дитя. А между тем он вступил в этот дом еще в таких младенческих летах, в каких никак нельзя ожидать в ребенке расчетливой хитрости, пронырства или искусства заискать и понравиться, уменья заставить себя полюбить. Так что дар возбуждать к себе особенную любовь он заключал в себе, так сказать, в самой природе, безыскусственно и непосредственно. То же самое было с ним и в школе, и, однако же, казалось бы, он именно был из таких детей, которые возбуждают к себе недоверие товарищей, иногда насмешки, а пожалуй, и ненависть. Он, например, задумывался и как бы отъединялся. Он с самого детства любил уходить в угол и книжки читать, и, однако же, и товарищи его до того полюбили, что решительно можно было назвать его всеобщим любимцем во всё время пребывания его в школе. Он редко бывал резв, даже редко весел, но все, взглянув на него, тотчас видели, что это вовсе не от какой-нибудь в нем угрюмости, что, напротив, он ровен и ясен. Между сверстниками он никогда не хотел выставляться. Может, по этому самому он никогда и никого не боялся, а между тем мальчики тотчас поняли, что он вовсе не гордится своим бесстрашием, а смотрит как будто и не понимает, что он смел и бесстрашен. Обиды никогда не помнил. Случалось, что через час после обиды он отвечал обидчику или сам с ним заговаривал с таким доверчивым и ясным видом, как будто ничего и не было между ними вовсе. И не то чтоб он при этом имел вид, что случайно забыл или намеренно простил обиду, а просто не считал ее за обиду, и это решительно пленяло и покоряло детей. Была в нем одна лишь черта, которая во всех классах гим
назии, начиная с низшего и даже до высших, возбуждала в его товарищах постоянное желание подтрунить над ним, но не из злобной насмешки, а потому, что это было им весело. Черта эта в нем была дикая, исступленная стыдливость и целомудренность. Он не мог слышать известных слов и известных разговоров про женщин. Эти «известные» слова и разговоры, к несчастию, неискоренимы в школах. Чистые в душе и сердце мальчики, почти еще дети, очень часто любят говорить в классах между собою и даже вслух про такие вещи, картины и образы, о которых не всегда заговорят даже и солдаты, мало того, солдаты-то многого не знают и не понимают из того, что уже знакомо в этом роде столь юным еще детям нашего интеллигентного и высшего общества. Нравственного разврата тут, пожалуй, еще нет, цинизма тоже нет настоящего, развратного, внутреннего, но есть наружный, и он-то считается у них нередко чем-то даже деликатным, тонким, молодецким и достойным подражания. Видя, что «Алешка Карамазов», когда заговорят «про это», быстро затыкает уши пальцами, они становились иногда подле него нарочно толпой и, насильно отнимая руки от ушей его, кричали ему в оба уха скверности, а тот рвался, спускался на пол, ложился, закрывался, и всё это не говоря им ни слова, не бранясь, молча перенося обиду. Под конец, однако, оставили его в покое и уже не дразнили «девчонкой», мало того, глядели на него в этом смысле с сожалением. Кстати, в классах он всегда стоял по учению из лучших, но никогда не был отмечен первым. Когда умер Ефим Петрович, Алеша два года еще пробыл в губернской гимназии. Неутешная супруга Ефима Петровича, почти тотчас же по смерти его, отправилась на долгий срок в Италию со всем семейством, состоявшим всё из особ женского пола, а Алеша попал в дом к каким-то двум дамам, которых он прежде никогда и не видывал, каким-то дальним родственницам Ефима Петровича, но на каких условиях, он сам того не знал. Характерная тоже, и даже очень, черта его была в том, что он никогда не заботился, на чьи средства живет. В этом он был совершенная противоположность своему старшему брату, Ивану Федоровичу, пробедствовавшему два первые года в университете, кормя себя своим трудом, и с самого детства горько почувствовавшему, что живет он на чужих хлебах у благодетеля. Но эту странную черту в характере Алексея, кажется, нельзя было осудить очень строго, потому что всякий чуть-чуть лишь узнавший его тотчас, при возникшем на этот счет вопросе, становился уверен, что Алексей непременно из таких юношей вроде как бы юродивых, которому попади вдруг хотя бы даже целый капитал, то он не затруднится отдать его, по первому даже спросу, или на доброе дело, или, может быть, даже просто ловкому пройдохе, если бы тот у него попросил. Да и вообще говоря, он как бы вовсе не знал цены деньгам, разумеется не в буквальном смысле говоря. Когда ему выдавали карманные деньги, которых он сам никогда не просил, то он или по целым неделям не знал, что с ними делать, или ужасно их не берег, мигом они у него исчезали. Петр Александрович Миусов, человек насчет денег и буржуазной честности весьма щекотливый, раз, впоследствии, приглядевшись к Алексею, произнес о нем следующий афоризм: «Вот, может быть, единственный человек в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без денег на площади незнакомого в миллион жителей города, и он ни за что не погибнет и не умрет с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это не будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а, может быть, напротив, почтут за удовольствие». В гимназии своей он курса не кончил; ему оставался еще целый год, как он вдруг объявил своим дамам, что едет к отцу по одному делу, которое взбрело ему в голову. Те очень жалели его и не хотели было пускать. Проезд стоил очень недорого, и дамы не позволили ему заложить свои часы — подарок семейства благодетеля пред отъездом за границу, а роскошно снабдили его средствами, даже новым платьем и бельем. Он, однако, отдал им половину денег назад, объявив, что непременно хочет сидеть в третьем классе. Приехав в наш городок, он на первые расспросы родителя: «Зачем именно пожаловал, не докончив курса?» — прямо ничего не ответил, а был, как говорят, не по-обыкновенному задумчив. Вскоре обнаружилось, что он разыскивает могилу своей матери. Он даже сам признался было тогда, что затем только и приехал. Но вряд ли этим исчерпывалась вся причина его приезда. Всего вероятнее, что он тогда и сам не знал и не смог бы ни за что объяснить: что именно такое как бы поднялось вдруг из его души и неотразимо повлекло его на какую-то новую, неведомую, но неизбежную уже дорогу. Федор Павлович не мог указать ему, где похоронил свою вторую супругу, потому что никогда не бывал на ее могиле, после того как засыпали гроб, а за давностью лет и совсем запамятовал, где ее тогда хоронили... К слову о Федоре Павловиче. Он долгое время пред тем прожил не в нашем городе. Года три-четыре по смерти второй жены он отправился на юг России и под конец очутился в Одессе, где и прожил сряду несколько лет. Познакомился он сначала, по его собственным словам, «со многими жидами, жидками, жидишками и жиденятами», а кончил тем, что под конец даже не только у жидов, но «и у евреев был принят». Надо думать, что в этот-то период своей жизни он и развил в себе особенное уменье сколачивать и выколачивать деньгу. Воротился он снова в наш городок окончательно всего только года за три до приезда Алеши. Прежние знакомые его нашли его страшно состарившимся, хотя был он вовсе еще не такой старик. Держал же он себя не то что благороднее, а как-то нахальнее. Явилась, например, наглая потребность в прежнем шуте — других в шуты рядить. Безобразничать с женским полом любил не то что по-прежнему, а даже как бы и отвратительнее. Вскорости он стал основателем по уезду многих новых кабаков. Видно было, что у него есть, может быть, тысяч до ста или разве немногим только менее. Многие из городских и из уездных обитателей тотчас же ему задолжали, под вернейшие залоги разумеется. В самое же последнее время он как-то обрюзг, как-то стал терять ровность, самоотчетность, впал даже в какое-то легкомыслие, начинал одно и кончал другим, как-то раскидывался и всё чаще и чаще напивался пьян, и если бы не всё тот же лакей Григорий, тоже порядочно к тому времени состарившийся и смотревший за ним иногда вроде почти гувернера, то, может быть, Федор Павлович и не прожил бы без особых хлопот. Приезд Алеши как бы подействовал на него даже с нравственной стороны, как бы что-то проснулось в этом безвременном старике из того, что давно уже заглохло в душе его: «Знаешь ли ты, — стал он часто говорить Алеше, приглядываясь к нему, — что ты на нее похож, на кликушу-то?» Так называл он свою покойную жену, мать Алеши. Могилку «кликуши» указал наконец Алеше лакей Григорий. Он свел его на наше городское кладбище и там, в дальнем уголке, указал ему чугунную недорогую, но опрятную плиту, на которой была даже надпись с именем, званием, летами и годом смерти покойницы, а внизу было даже начертано нечто вроде четырехстишия из старинных, общеупотребительных на могилах среднего люда кладбищенских стихов. К удивлению, эта плита оказалась делом Григория. Это он сам воздвиг ее над могилкой бедной «кликуши» и на собственное иждивение, после того когда Федор Павлович, которому он множество раз уже досаждал напоминаниями об этой могилке, уехал наконец в Одессу, махнув рукой не только на могилы, но и на все свои воспоминания. Алеша не выказал на могилке матери никакой особенной чувствительности; он только выслушал важный и резонный рассказ Григория о сооружении плиты, постоял понурившись и ушел, не вымолвив ни слова. С тех пор, может быть даже во весь год, и не бывал на кладбище. Но на Федора Павловича этот маленький эпизод тоже произвел свое действие, и очень оригинальное. Он вдруг взял тысячу рублей и свез ее в наш монастырь на помин души своей супруги, но не второй, не матери Алеши, не «кликуши», а первой, Аделаиды Ивановны, которая колотила его. Ввечеру того дня он напился пьян и ругал Алеше монахов. Сам он был далеко не из религиозных людей; человек никогда, может быть, пятикопеечной свечки не поставил пред образом. Странные порывы внезапных чувств и внезапных мыслей бывают у этаких субъектов.
>>215582240>>215582207Ебать так ты критикуешь, а новый кто создавать будет? Создай новый покажи как надо дебик?!
>>215582593Пускай ссыться и плачет, умоляя поднять ее. Жирные ножки разъехались и дрожат, слезы текут на сиськи. Самое время трахать рот. Ей повезло - я могу трахнуть её в сами сиськи.
И вот довольно скоро после обретения могилы матери Алеша вдруг объявил ему, что хочет поступить в монастырь и что монахи готовы допустить его послушником. Он объяснил при этом, что это чрезвычайное желание его и что испрашивает он у него торжественное позволение как у отца. Старик уже знал, что старец Зосима, спасавшийся в монастырском ските, произвел на его «тихого мальчика» особенное впечатление. — Этот старец, конечно, у них самый честный монах, — промолвил он, молчаливо и вдумчиво выслушав Алешу, почти совсем, однако, не удивившись его просьбе. — Гм, так ты вот куда хочешь, мой тихий мальчик! — Он был вполпьяна и вдруг улыбнулся своею длинною, полупьяною, но не лишенною хитрости и пьяного лукавства улыбкою. — Гм, а ведь я так и предчувствовал, что ты чем-нибудь вот этаким кончишь, можешь это себе представить? Ты именно туда норовил. Ну что ж, пожалуй, у тебя же есть свои две тысчоночки, вот тебе и приданое, а я тебя, мой ангел, никогда не оставлю, да и теперь внесу за тебя что там следует, если спросят. Ну, а если не спросят, к чему нам навязываться, не так ли? Ведь ты денег, что канарейка, тратишь, по два зернышка в недельку... Гм. Знаешь, в одном монастыре есть одна подгородная слободка, и уж всем там известно, что в ней одни только «монастырские жены» живут, так их там называют, штук тридцать жен, я думаю... Я там был, и, знаешь, интересно, в своем роде разумеется, в смысле разнообразия. Скверно тем только, что русизм ужасный, француженок совсем еще нет, а могли бы быть, средства знатные. Проведают — приедут. Ну, а здесь ничего, здесь нет монастырских жен, а монахов штук двести. Честно. Постники. Сознаюсь... Гм. Так ты к монахам хочешь? А ведь мне тебя жаль, Алеша, воистину, веришь ли, я тебя полюбил... Впрочем, вот и удобный случай: помолишься за нас, грешных, слишком мы уж, сидя здесь, нагрешили. Я всё помышлял о том: кто это за меня когда-нибудь помолится? Есть ли в свете такой человек? Милый ты мальчик, я ведь на этот счет ужасно как глуп, ты, может быть, не веришь? Ужасно. Видишь ли: я об этом, как ни глуп, а всё думаю, всё думаю, изредка, разумеется, не всё же ведь. Ведь невозможно же, думаю, чтобы черти меня крючьями позабыли стащить к себе, когда я помру. Ну вот и думаю: крючья? А откуда они у них? Из чего? Железные? Где же их куют? Фабрика, что ли, у них какая там есть? Ведь там в монастыре иноки, наверно, полагают, что в аде, например, есть потолок. А я вот готов поверить в ад только чтобы без потолка; выходит оно как будто деликатнее, просвещеннее, по-лютерански то есть. А в сущности ведь не всё ли равно: с потолком или без потолка? Ведь вот вопрос-то проклятый в чем заключается! Ну, а коли нет потолка, стало быть, нет и крючьев. А коли нет крючьев, стало быть, и всё побоку, значит, опять невероятно: кто же меня тогда крючьями-то потащит, потому что если уж меня не потащат, то что ж тогда будет, где же правда на свете? Il faudrait les inventer, 1 эти крючья, для меня нарочно, для меня одного, потому что если бы ты знал, Алеша, какой я срамник!.. — Да, там нет крючьев, — тихо и серьезно, приглядываясь к отцу, выговорил Алеша. — Так, так, одни только тени крючьев. Знаю, знаю. Это как один француз описывал ад: «J'ai vu l'ombre d'un cocher, qui avec l'ombre d'une brosse frottait l'ombre d'un carrosse». 2 Ты, голубчик, почему знаешь, что нет крючьев? Побудешь у монахов, не то запоешь. А впрочем, ступай, доберись там до правды, да и приди рассказать: всё же идти на тот свет будет легче, коли наверно знаешь, что там такое. Да и приличнее тебе будет у монахов, чем у меня, с пьяным старикашкой да с девчонками... хоть до тебя, как до ангела, ничего не коснется. Ну авось и там до тебя ничего не коснется, вот ведь я почему и дозволяю тебе, что на последнее надеюсь. Ум-то у тебя не черт съел. Погоришь и погаснешь, вылечишься и назад придешь. А я тебя буду ждать: ведь я чувствую же, что ты единственный человек на земле, который меня не осудил, мальчик ты мой милый, я ведь чувствую же это, не могу же я это не чувствовать!.. И он даже расхныкался. Он был сентиментален. Он был зол и сентиментален.
Может быть, кто из читателей подумает, что мой молодой человек был болезненная, экстазная, бедно развитая натура, бледный мечтатель, чахлый и испитой человечек. Напротив, Алеша был в то время статный, краснощекий, со светлым взором, пышущий здоровьем девятнадцатилетний подросток. Он был в то время даже очень красив собою, строен, средне-высокого роста, темно-рус, с правильным, хотя несколько удлиненным овалом лица, с блестящими темно-серыми широко расставленными глазами, весьма задумчивый и по-видимому весьма спокойный. Скажут, может быть, что красные щеки не мешают ни фанатизму, ни мистицизму; а мне так кажется, что Алеша был даже больше, чем кто-нибудь, реалистом. О, конечно, в монастыре он совершенно веровал в чудеса, но, по-моему, чудеса реалиста никогда не смутят. Не чудеса склоняют реалиста к вере. Истинный реалист, если он не верующий, всегда найдет в себе силу и способность не поверить и чуду, а если чудо станет пред ним неотразимым фактом, то он скорее не поверит своим чувствам, чем допустит факт. Если же и допустит его, то допустит как факт естественный, но доселе лишь бывший ему неизвестным. В реалисте вера не от чуда рождается, а чудо от веры. Если реалист раз поверит, то он именно по реализму своему должен непременно допустить и чудо. Апостол Фома объявил, что не поверит, прежде чем не увидит, а когда увидел, сказал: «Господь мой и бог мой!» Чудо ли заставило его уверовать? Вероятнее всего, что нет, а уверовал он лишь единственно потому, что желал уверовать и, может быть, уже веровал вполне, в тайнике существа своего, даже еще тогда, когда произносил: «Не поверю, пока не увижу». Скажут, может быть, что Алеша был туп, неразвит, не кончил курса и проч. Что он не кончил курса, это была правда, но сказать, что он был туп или глуп, было бы большою несправедливостью. Просто повторю, что сказал уже выше: вступил он на эту дорогу потому только, что в то время она одна поразила его и представила ему разом весь идеал исхода рвавшейся из мрака к свету души его. Прибавьте, что он был юноша отчасти уже нашего последнего времени, то есть честный по природе своей, требующий правды, ищущий ее и верующий в нее, а уверовав, требующий немедленного участия в ней всею силой души своей, требующий скорого подвига, с непременным желанием хотя бы всем пожертвовать для этого подвига, даже жизнью. Хотя, к несчастию, не понимают эти юноши, что жертва жизнию есть, может быть, самая легчайшая изо всех жертв во множестве таких случаев и что пожертвовать, например, из своей кипучей юностью жизни пять-шесть лет на трудное, тяжелое учение, на науку, хотя бы для того только, чтобы удесятерить в себе силы для служения той же правде и тому же подвигу, который излюбил и который предложил себе совершить, — такая жертва сплошь да рядом для многих из них почти совсем не по силам. Алеша избрал лишь противоположную всем дорогу, но с тою же жаждой скорого подвига. Едва только он, задумавшись серьезно, поразился убеждением, что бессмертие и бог существуют, то сейчас же, естественно, сказал себе: «Хочу жить для бессмертия, а половинного компромисса не принимаю». Точно так же если бы он порешил, что бессмертия и бога нет, то сейчас бы пошел в атеисты и в социалисты (ибо социализм есть не только рабочий вопрос, или так называемого четвертого сословия, но по преимуществу есть атеистический вопрос, вопрос современного воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни, строящейся именно без бога, не для достижения небес с земли, а для сведения небес на землю). Алеше казалось даже странным и невозможным жить по-прежнему. Сказано: «Раздай всё и иди за мной, если хочешь быть совершен». Алеша и сказал себе: «Не могу я отдать вместо „всего“ два рубля, а вместо „иди за мной“ ходить лишь к обедне». Из воспоминаний его младенчества, может быть, сохранилось нечто о нашем подгородном монастыре, куда могла возить его мать к обедне. Может быть, подействовали и косые лучи заходящего солнца пред образом, к которому его протягивала его кликуша-мать. Задумчивый он приехал к нам тогда, может быть, только лишь посмотреть: всё ли тут или и тут только два рубля, и — в монастыре встретил этого старца... Старец этот, как я уже объяснил выше, был старец Зосима; но надо бы здесь сказать несколько слов и о том, что такое вообще «старцы» в наших монастырях, и вот жаль, что чувствую себя на этой дороге не довольно компетентным и твердым. Попробую, однако, сообщить малыми словами и в поверхностном изложении. И во-первых, люди специальные и компетентные утверждают, что старцы и старчество появились у нас, по нашим русским монастырям, весьма лишь недавно, даже нет и ста лет, тогда как на всем православном Востоке, особенно на Синае и на Афоне, существуют далеко уже за тысячу лет. Утверждают, что существовало старчество и у нас на Руси во времена древнейшие или непременно должно было существовать, но вследствие бедствий России, татарщины, смут, перерыва прежних сношений с Востоком после покорения Константинополя установление это забылось у нас и старцы пресеклись. Возрождено же оно у нас опять с конца прошлого столетия одним из великих подвижников (как называют его) Паисием Величковским и учениками его, но и доселе, даже через сто почти лет, существует весьма еще не во многих монастырях и даже подвергалось иногда почти что гонениям, как неслыханное по России новшество. В особенности процвело оно у нас на Руси в одной знаменитой пустыне, Козельской Оптиной. Когда и кем насадилось оно и в нашем подгородном монастыре, не могу сказать, но в нем уже считалось третье преемничество старцев, и старец Зосима был из них последним, но и он уже почти помирал от слабости и болезней, а заменить его даже и не знали кем. Вопрос для нашего монастыря был важный, так как монастырь наш ничем особенно не был до тех пор знаменит: в нем не было ни мощей святых угодников, ни явленных чудотворных икон, не было даже славных преданий, связанных с нашею историей, не числилось за ним исторических подвигов и заслуг отечеству. Процвел он и прославился на всю Россию именно из-за старцев, чтобы видеть и послушать которых стекались к нам богомольцы толпами со всей России из-за тысяч верст. Итак, что же такое старец? Старец — это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением. Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно в надежде после долгого искуса победить себя, овладеть собою до того, чтобы мог наконец достичь, чрез послушание всей жизни, уже совершенной свободы, то есть свободы от самого себя,
>>215583534Я думаю надо проверить. Это мясо рождено для экспериментов. Сучка связана и огромное вымя свисает почти до пупка. Большие торпедные соски беззащитны. Как же тупорылая шлюха орала и как когда я ввел инструмент в сосок и стал разводить его, пришлось одеть ей кляп. Сиська покорно раскрылась, и капли молозии вытекали из недр. Крепко взяв огромную сиську в руки, я ввел в сосок натруженную залупу. "МмммммММММММММ!!!" - отчаянно мычала британи, с ужасом наблюдая как мой член уходит в ее налитую раскрытую дойку. Там тесно, и я продолжаю двигать бедрами, трахая ее сиську. Британи обескуражена, она визжит в кляп, дико мотая головой и закатывая зрачки. Такое большое вымя должно было стать сливным баком.
>>215585001Да буду глубоко трахать титьки под животный рёв британи, насаживаю и насаживаю её сиську, начинаю ускорять темп. "Ох бля посотри - я ебу твоё вымя как пизду, нравится?" "НЕТ УМОЛЯЮ НЕ НАД О АААА!!!!" Слюни брузжют из рта, сука сотрясается от рыданий, то с ужасом смотря на влетающий в растянутый сосок член, то умоляюще заглядывая мне в глаза "ХОЗЯИН ПРОШУ Я БУДУ ГЛОООТАТЬ ЯЙЦА Я БУДУ ЖРАТЬ ГОВНО Я НИКОГДА НЕ БУДУ СРАТЬ ПРОШУ!!!!"
>>215585449У Серябкиной вчера и сегодня наверное жопа чешется, столько ментальной энергии вылилось на ее анус =DDD
>>215572645Очевидная импровизация с протезами. Ну и ротиком, думаю, хорошо работает. Все няши хороши на ротик.
>>215585712Вот это кстати больше всего доставило, уже не в силах держаться и в последний момент с ее попки вытащили член, чтобы она обмякшая на руках у хозяина начала срать в ванную, анус буквально разрывался от больших колбас которые сидели в ее животе неделю
>>215586004А я в этот момент удивился, я предполагал что жидкое польется, ведь для кишечника стресс такой жесткий анальный секас.
>>215585921Член пульсирует в сиське, войдя в сосок по яйца, и начинает извергать кончу прямо в грудь. Британи застонала сквозь слёзы, выпустив яйца, и сквозь зазор между раздроченным натянутым соском и стволом пенисп брызнула сперма с молоком. "ААААХАА"Сука рано радуется - у нее естт вторая сиська. Член вываливается из недр груди и огромный раскрытый сосок с хлюпаньем выплевывает сперму. Ее сиськи - наша пизда. Мы испортим ее сиськи, мы сломаем Британи
>>215586335В этот момент в комнату заходит Серябкина с напряженным красным лицом и выпученными глазами и спрашивает "Але, ребята, можно у вас тут посрать? Мне очень надо"
>>215586205Стянул бы ее живот ремнями ко всему, пока ее кишки полные дерьма и давил бы на него над лобком сильно.
>>215586004Просто сознание от кайфа теряла тупая анальная шлюха, когда говно стало ее жопу, словно из самого животпюа доставали огромный дилдо.
Вот это удивление! Оказывается тупые вниманиебляди-пидорасы еще и копрофилы!Огонь по пидорам-копрофагам!
>>215586484Домагаров теперь наша сука, заставляем ему нассать на свои усы, и садим на кол на неделю, теперь он тоже не имеет права срать.
>>215586440Долбить её переполненную говном жопу неделю, видя как она удже плачет от муки. Колбаса уже рвется наружу, но стоит анусу серябкиной начать непроизвольно открываться, как в него вонзается пенис, и она отрыгивает на грудь.
Серябкина, Насри на еблет этой >>215586484 мрази, хотя если честно то она твоего божественного говна не заслуживает.
>>215586484>вниманиебляди-пидорасы еще и копрофилыДумаешь что нашел себе наконец-то компанию по интересам, говноед?
>>215586563Серябкина к Домогарову подходит такая "Ну че, добро пожаловать..." Он такой ей - "Что, тебе тоже нельзя? А тебя то за что?". А она такая - Да блять, терплю уже неделю, вот бы нормально посрать а нельзя. Да блять, ну жопой светила в труселях там, выпендривалась. А теперь посрать не могу. Блин, можно я тебе в карман насру?- Че блять, ты чо, отойди. Сучка больная.- Ну блин дай насру в карман, зай, не заметит никто.
>>215586680Чел, пизда уже давно заклеена и зашита, потому что основной интерфейс взаимодействия с миром у нее - анал.
>>215586680Она научиться кончать жопой, громко матерясь и хватаясь за края ануса. Сможет ссать жопой, когда отдрочешь её анус как клитор
>>215585921В её сиськи будут всавляться вибраторы, её сиськи будут трахать в групповом сексе, переполняя их кончей. Одну ебет один член, вторую долбит другой.
>>215587136>так подбери свое очко и вали отсюдаЗавали свой еблет и сдристниТы вообще кто такой, червь?
>>215587151Будет сама держать сиськи, пока в них въезжают члены. Зрачков не видно, изо рта водлпадом текун слюни и исходит охриплый дрожащий грудной стон УОООООООООООООООООООХХХХХХ
>>215587787>срем Школота только о говне и может говоритьЩа обождем пока мочух потрет говно и смоет в унитаз
>>215587864А ведь и правда - то, что понаписали про тебя судя по твоему лицу вероятно правда. Я думаю, что с ней так и делают где-то там, унижают, развращают и ебут как животное, было бы круто
>>215588281Сидит такая не срет неделю, ей анончик запретил и течет на свое кресло в замке. Блдяь я бы ее спаивал через анус , заливал бы ей в очко шампанское
>>215588262Да ничего, просто читаю ваши детские высеры и понимаю, что до настоящего изврата, который у нас тут происходит в шоубизе вам еще далеко.
>>215585921Буду выжимать её титьки в ванну, избавляя их от спермы, а Британи будет стонать и трепетать в моих руках, прижавшись спиной к моему животу. Её соски раздрочены и никогда не станут прежними, но теперь она научится получать грязное животное удовольствие, когда в её груди будут вонзаться члены, когда её титьки будут трахать как пезды. Грязнющая сломанная сисястая тварина, ебаная вещь с анальными пробками в огромных сочащихся сосках.
>>215588811Мучить, ебя её вымя. Это не человек больше, к тому же она сама дико течёт от ебли её огромных сисек, и оргазмирует как тварь когда в её грудь кончают. Сидит на полу с тупой рожей и держит сиськи в руках, из раскрытых сосков водопадом изливается сперма, а сама британи вывалила язык и ее зрачки уезжают вверх
>>215588786Она падает обессиленая и умоляет лечь поспать после всех этих мучений, но Хозяин говорит что теперь ее место только носом в яйца, чтобы она спала и знала чья она шлюшка, поэтому если она хочет спать то она должна лечь между ног хозяина лицом
>>215588556Фистинг донышком бутылки шампанского, одновременно с причинением боли ее пизде - постоянная боль будет сжимать ее мышцы таза, очко будет разъебыватся само об стекло. Она научится ассоциировать боль и пытки ее анала с близким оргазмом оргазмом и больше не сможет кончить без этого. Туда еще ассоциацию с полным кишечником. В идеале она должна быть постоянно заведена без способности кончить вагинально. Все это надо поощрять периодами голода и дикой кормежки во время дрессировки. Условный рефлекс пусть выработается.
>>215589033Подошел и начал ссать целясь тебе в ушную раковину просто так. Не дергайся Серябкина тебе надо промыть ушки от серы.
>>215586004Сочно. Главно как только высреться сразу начать долбить ее жопу, чтобы она испытывала мультиоргазмы от дикого кайфа.
>>215589657Или в перемешку, она спустила колбасу чуть поебал, потом высунул она спустила и опять...растягивать удовольствие
>>215589209Представляю что если мы с ней познакомимся и дело дойдет до секса - будем обжиматься ну и она начнет пизденкой тереться, а я такой без слов ее разверну и начну поглаживать пальцем анус. И она сама все поймет и посмотрит на меня таким взглядом как на пике.
>>215589707Когда колбаса будет надламываться сразу затыкать ее жопу членом и долбить. И так по чуть чуть чтобы обкончалась и пиздой и жопой, вцепившись в руки мучителя.
>>215589994от этого ей будет больно и она начнет тратить энергия на движения телом чтобы высвободить свои сиськи, но руки связаны и она всего лишь быстро устает.. Вскоре на члене у тебя будет сидеть тупой уставший кусок мяса который еле еле держится на ногах чтобы встать за веревкой которая ее душит , а когда ослабляешь веревку она буквально падает на член
>>215590047Зафиксирую верёвку в верхнем положении, удшая британи, и стану бешено ебать задыхающуюся тварь в пиздищу
>>215573242О, увожение.Посадить в вакуумный латексный мешок с головой наружу, маску на глаза. Гладить ее руки, затем плечи, перейти на грудь, водить пальчиком вокруг сосков, спускаться вниз по линии через пупок, резко свернуть в сторону бедра, поглаживать ножки, щекотать пяточки, подниматься выше по другой ноге, внезапно останавливаясь прямо у писечки несколько раз.Достать хитачи, закрепить его у писечки и включить на минимальный режим. Играться с ее рыжими волосами, разговаривая с ней про жизнь расспрашивая интересные истории. Гладить по голове, чесать шейку как кошечке.
>>215571403 (OP)одеваю твое тне с твоего пика на голову пакет, она думает что я буду ее ебать, в это время медленно пизжу из ее хаты самое дорогое и ухожу в закат
>>215576619Ух бля, прямо как хотел вчера.Посадить на коленочки перед собой, смотреть прямо в глаза сверху вниз, чтобы она все поняла без слов.Она возьмет член в свои нежные руки и будет его ласкать. Затем аккуратно приблизится и поцелует губками головку, оставляя след своей блядской красной помады. Затем поцелует ствол, лобок, бедра. И вот появляется язычок. Она, сглатывая слюну, прикасается шершавым кончиком прямо к головке, водит им вокруг и снизу. Внезапно заходит глубже, и головку обхватывают ее сочные, набухшие губки. Она продолжает играть язычком с головкой, но уже внутри, немного засасывая. Виляния ее язычка продолжаются несколько минут, и дело подходит к концу. Она зажимает пальчиком канал снизу, чтобы максимально продлить удовольствие, начинает двигать язычком так нежно и ласкающе, как будто кошка умывает своего котенка. И тут она отпускает руку и принимает теплые капли спермы на свое личико. Они стекают по ее губкам, а она улыбается. Но девушка допустила одну оплошность. Она не позволила проникнуть в ее горлышко. За это ее следует проучить. Закрепить ее руки наручниками сзади, чтобы не мешались. Надеть зубной расширитель для рта, слушать ее внезапные вдохи с каждым щелчком расширителя. Запустить руки в ее длинные белые волосы, схватив за голову. Скованная из-за расширителя, она совсем не может сопротивляться члену, вошедшему в ее ротик. Она уже неспособна контролировать слюну, словно собака с условным рефлексом. Ее блядская помада уже совсем стерлась, а губки помялись из-за расширителя. И тут начались движения. Безвольная голова девушки насаживалась на член, из ее горла только доносились стоны и причмокивания. Внезапно ее насадили так глубоко, что на шее появилось уплотнение. Она начала задыхаться, на глазах проступили слезы, они скатывались по щекам, оставляя разводы туши. Зрение начало сужаться. Голову девушки отпускают. Глоток долгожданного воздуха. И тут ее снова хватают за голову и насаживают по самое горло. Она рыдает и чувствует, как в ее горло спустили вязкую субстанцию, и она начала стекать в пищевод.
>>215578367Связать руки и растянуть в стороны. Заставить стоять на носочках, положить под пяточки что-нибудь колючее. Начать засовывать вибраторы в писечку по одному.Повесить грузики на сосочки.
>>215580966Связать, надеть надуваемый ошейник. Качать помпу, смотреть, как ошейник раздувается и начинает ее душить. Спускать воздух перед тем, как она отключится.Шликать ей пальчиками при этом.
>>215591098Поясните, как девушка может подавать такие знаки (пусть неосознанно) без определенных причин? Ее вид говорит мне прямо что нужно с ней делать. Это так работает или я проклятый насильник цисгендер?
>>215591098>Сможете? Натянуть ее на пронизанный венами член, пока ты дрочишь на нас в сторонке? Да,если честно, мы и тебя сможем*...
>>215591098Привести домой, уложить на кроватку, раздеть, закинуть ее ручки наверх и привязать к кровати розовыми кожаными наручниками с мехом. Целоваться, закусывая и засасывая ее губки. Затем надеть розовый кляп-косточку и затянуть потуже. Далее повторить процесс с ногами, посильнее их раздвинуть и привязать.Сначала будет небольшой вибратор пуля. Его провести вдоль клитора и просунуть в теплую влажную дырочку. Оставить на минимальной интенсивности пока. Затем будет анальная пробочка с вибрацией. Из-за кляпа у нее уже начали идти слюни, смочить пальчик и начать разрабатывать ее дырочку. Потом под ее охи вонзить пробочку и включить на режим посильнее.Она уже начала забавно извиваться и стонать, пытаясь освободиться. Схватить ее за сисечки и нацепить на соски маленькие вибраторы на прищепках, включить на максимум. Вытащить из влажной дырочки вибратор пулю и вставить туда большой извивающийся дилдак с вибрацией и носиком для клитора. Прижать его к горошинке и включить на максимум. Обнимать и гладить ее, пока не кончит. Затем выключить вибраторы и наблюдать, как она лежит в блаженстве. Включать разные вибраторы по очереди и смотреть на реакцию.Снять кляп и страстно засосать слюнявый ротик. Вытащить дилдак, насадиться на беспомощную девушку и лежать неподвижно, смотря ей в глаза.
>>215592057Я уже говорил, я никого не хочу, вы постите фотки, я пишу пасты, все просто. Ну что, еще кандидатки есть, или только Хлоя?
>>215592185Подвесить веревками за анальный крюк и волосы, оставить стоять на одном носочке. Если расслабляет ногу, то крюк впивается в жопку и дергает ее за волосы. Через писечку натянуть две веревки, к соскам прикрепить прищепки с колечками, продеть через них веревки и присоединить на концах грузики. Каждое ее движение будет отдаваться в ее сосочках, оттягивая их, и натирать писечку и клитор.На бедра и живот наклеить мышечные электростимуляторы. Поднимать ток до тех пор, пока она не сорвется. Давать передохнуть и включать стимуляторы внезапно. Экспериментировать, включая разные стимуляторы, и смотреть, какой наиболее эффективный.
>>215592295>>215592167Первое свидание с ней. Она приходит к тебе домой, в облегающем красном платье. От нее пахнет весной свежими цветочными духами. Приглашаешь ее за стол, она разувается и босиком изящно перемещается в столовую, где уже накрыт ужин. Вы говорите про жизнь, делаете друг другу комплименты, смеетесь, она забавно краснеет, на фоне ее черных волос розовые щечки выглядят очень мило. Решаете выпить, чтобы было немного посвободнее. Начались неловкие прикосновения, ее губы налились кровью и ее сосочки затвердели и стали выступать через платье. Мимолетно разговор зашел про личное, и вы решаете сыграть в правду или действие, но задавать вопросы будешь ты, а отвечать будет она. Оказывается, это не обычная игра в правду или действие, а с детектором лжи. Девушка с интересом соглашается.Приглашаешь ее в зал, где в стороне стоит необычный стул. К нему приделаны оковы для рук и ног, а сзади подсоединены провода. Усаживаешь заинтригованную пьяненькую девушку на стул и защелкиваешь оковы, подсоединяешь к голове всевозможные датчики.Но это еще не все. Для того, чтобы играть в эту игру, нужно два электрода. Один, отвечающий за правду, засовывается девушке в писечку и фиксируется. Второй, отвечающий за ложь, помещается в анальное отверстие. Ко всему удобству на девушке не было трусов, так что присоединить ее к устройству не составило труда. Она не поняла, что это электроды и решила, что это прелюдия.Настало время вопросов. Сначала контрольный вопрос, спрашиваешь у девушки ее имя. Она отвечает честно и тут же взвизгивает от внезапного приятного и тонизирующего напряжения у нее в писечке, от возбуждения она начала тяжело дышать.Второй вопрос - сколько у нее было парней. Девушка не захотела отвечать и выбрала действие, ожидая, что в таком стостоянии все равно ничего не сможет сделать, да и была достаточно возбуждена, чтобы согласиться на что угодно. Но ее тут же обломал сильный разряд тока в жопке, который было невозможно терпеть, и она закричала. Девушка мгновенно протрезвела и поняла, что что-то было не так, ей же больно. Она попросила остановиться, но было уже поздно.В третий раз ее спросили, когда впервые она занялась сексом. Девушка плакала и не хотела отвечать. Она знала, что если откажется, то ей станет очень больно. Она решила солгать. К ее сожалению, детектор лжи выдал ложный ответ за действие и отправил максимальный разряд в ее жопку с двойной продолжительности. Девушка взревела. Ее тушь стекала по ее лицу. Она умоляла прекратить эту игру, клялась, что сделает все, что ее попросят, только бы ее сняли с этого пыточного стула.Но вопросы продолжались до утра. Девушка от бессилия и боли отключилась, ее уложили в кровать и накрыли одеялком.
>>215593280У меня кстати изначально была идея написать, что стул стоит в потайной бдсм-комнате, ну по классике, а она тоже фанатка и не против, но получалось слишком сложно, поэтому пришлось сокращать.
>>215591098Охочая до членов сучка. Достать на изумленных глазах член и начать трахать в рот, она аж постанывать будет от удовольствия.
>>215600064Скользить меж пухлых губ по достаному языку в самые недра глотки, схватив её за волосы. Хлоя будет истекать слюнями, ее лицо будет выражать дикий кайф. Достаешь член из ее ротика и начинаешь и начинаешь шлепать по пухлым губам, возить по лицу, вымазывая его слюнями. хлоя тяжело дышит, хватает член рукой и бешено надрачивая, закатывая от удовольствия глаза, заглатывает яички.
>>215575538>Пищать как мышь будет, когда я стану ебать ее мелкую задницу. Надеюсь у марсианки таз не лопнет от члена.
>>215575405Сразу начну хуячить её пощечинами, регулируя силу, чтобы не сразу ебнулась, но ушатывали..Возьму за волосы, прикажу рот открыть, харкну туда. Дам еще пару живительных пиздюлин, чтобы до слез в угле, на полу. Начну ссать на нее, командым голосом прикажу смотреть на мой хуй.Дальше грубо впихну слюнявый палец в жопу, она начнет прятать очко, уебу ей по ляхе -"ОЧКО ПОДНЯЛА! ЧМОШНИЦА" В общем приучу её анус держать как можно выше, начну впихивать хуй, похуй на говно, похуй на её сопли, слезы, на боль в хуе, чисто уничтожу ей очко, когда подкатывать будет засуну говнивый хуй ей в рот, она будет плакать, блевать, задыхаться, но мне будет поебать...Как кончу внимательно осмотрю блевоту, если замечу там следы своей спермы, зачерпну ладошкой и заставлю её сожрать...Ух бля...Как же хочется тяночку.
