Я хотел бы под видом волхва проникнуть к младенцу Христу
и украсть его ночью под Вифлеемской звездой,
чтобы где-нибудь в Риме божественную наготу
сопрягать со своей человеческой наготой.
Я ему бы Катулла читал наизусть и в лучший гимнасий водил,
на потехи и сладости сыпал без счета бы серебро,
но на зрелищах и боях усмирял бы азартный пыл,
переводя его пальчик из "contra" в "pro".
Я его бы сам с золотой молодежью свел и долго бы по ночам
ждал его домой, волновался и не ложился до двух,
а потом кричал на него, принюхиваясь к парам,
и плетьми от него отгонял бы шлюх.
А когда бы он мне надоел окончательно, как его ни крути,
и пришло бы время расстаться с ним,
то его, по моей протекции, годам к двадцати пяти
прокуратором бы назначили в Ершалаим.
О, сколько масок у тебя, Лилит, -
Аиша, Беатриче, Лоли, Понка,
как бес в раю, мой разум коротит,
и дребезжит сердечная заслонка.
Я не порнограф, я найду слова
среди таких, как "бабочка", "стрекозка",
но лишь губами прикоснусь сперва
к твоим маарам с запахом подростка.
На тот конец Вселенной, где ты спишь,
забыв, что ты была ее началом,
я прокрадусь, как бешеная мышь
и укушу тебя под одеялом.
Когда над маковой делянкой стелется туман,
а башканы колышутся от пара,
и пахнет осенью вдоль вырубки бурьян,
сюда приходят варщики кукнара,
среди которых ты, мой юный падаван.
С вязанкой хвороста, с большим котлом в руке
ты позади бредешь по узкой тропке,
а первые уже невдалеке
с армейских фляжек скручивают пробки,
разбив бивак в иссохшем бочажке.
"Котел!" - кричат они, подходишь ты с котлом,
и фляги, окружив его по краю,
бурчат опорожняемым нутром,
и замолкают все, одним шажочком к раю
став ближе в этом действии простом.
Но вот зажжен костер, ваш старший, взяв рюкзак,
с лицом ветхозаветного пророка
идет один с ножом в почти отцветший мак
и солнце поднимается с востока,
как нимб над ним - благословенья знак.
Есть время разобрать свой скарб, попить воды,
а ты лишь молча смотришь на делянку,
лелея ощущение беды,
как сызнова открывшуюся ранку,
но сладок этот страх, намеренья тверды.
Шуршащий сухостой под корень между тем
ваш старший режет, делая поклоны,
и каждый жест его небытием
наполнен для тебя, как будто он с иконы
сошел в твой мир, чтоб отворить Эдем.
В конце концов назад довольный, весь вспотев,
с раздутым рюкзаком он шествует к ватаге,
и голосов ликующий распев
все нарастает... Три-четыре фляги
протянуты к нему, несется смех из чрев.
Ваш старший сел в тенек, теперь трудиться вам:
секаторы, ножи, топорики и сечки
звенят в руках, перекрывая гам
веселых голосов, и до размеров гречки
крошите вы весь мак от срезов к башканам.
В котле бурлит вода, стакан граненый взяв,
ваш старший отмеряет половину
соломки каждому, и ароматом трав
котел исходит весь; подсохшую лозину
ему срезают, он мешает стаф.
Осталось только ждать, примерно через час
вы сыплете в котел пол-упаковки соды,
и пена, словно разогретый квас
вздымается над ним в причудливые своды
и густотой своей подбадривает вас.
Ты смотришь, как в костер подкладывают дров,
чтоб выпарить воды ненужные излишки
едва растаял пенистый покров
над варевом и с хрипотцой мальчишки
внезапно спрашиваешь: "скоро?" у братков.
Сейчас же стройный хор тебе гудит в ответ:
"Не делается быстро медленное дело!"
И только старший проливает свет:
"Еще часок, пока не надоело..."
Ты в пальцах теребишь какой-то сухоцвет.
Ползет так долго час, как будто время вспять
поворотило вдруг, и позднее сомненье
твой разум растревожило опять,
но сердце ждет чудес и каждое мгновенье
считает - лишь бы побыстрей начать.
Когда ж, достав отрез холстины, главный страж
велит снимать котел и приготовить миску,
ты чувствуешь нахлынувший кураж,
чтоб закусить тебе дают ириску
и в миску через ткань сливают выход ваш.
Пластмассовый стакан слегка дрожит в руках
пока в него течет ручей чернющей жижи
и прерывается на четырех глотках:
"Ну вот и хватит..." Ты подносишь ближе
его к губам и пьешь в один замах.
Как горько! Горше, чем все то, что знаешь ты,
и с этой горечью не справиться конфете -
ты морщишься и нюхаешь цветы,
но и они горьки, горьки и листья эти,
и этот воздух полный духоты.
Но тут сквозь горечь всех бессмысленных тревог,
сквозь все предположения и планы
твоя душа, как юркий мотылек
помчалась к свету внутренней нирваны,
ты закурил и на траву прилег.
Вдруг зуд почувствовав, ты смотришь на других -
вся дюжина лежит, почесываясь вяло,
и так приятно по примеру их
коснуться кожи ноготком, как жало
вонзить его в себя, чтоб зуд слегка утих.
Как будто толстый плед заботливой рукой
накинул кто-то на тебя и тихо
по голове погладил - никакой
отныне боли нет и никакое лихо
не сможет потревожить твой покой.
Мир целен и хорош, в нем быть совсем легко:
просты движения, ясны движений цели,
вода из фляги - будто молоко,
и словно мать младенцу в колыбели
природа шепчет что-то на ушко.
И грезится тебе под шелест листьев, под
шуршание травы, под птичье щебетанье,
что ты свою ватагу через год,
как старший ваш приводишь на закланье
к делянке маковой – и так из рода в род.
Люди мухи, мысли мухи,
мухи вьются за окном,
как беззубые старухи
над мукою и сукном.
Где-то слышен вой бурана,
город в мухах утонул.
В этот раз за мною рано
ты явился, Вельзевул.
Ломит тело, вены вздуты,
в трубке гул сонливых мух -
ну же, князь душевной смуты,
не обманывай мой слух!
Пять неоновых снежинок
над аптекой, ночь, фонарь.
Я искал тебя, мой инок,
мой отец и пономарь.
Что за странная повадка
быть насмешливым таким?
Ложка, шприц, иголка, ватка,
Петербург-Иерусалим.
Мне часто снится, что я девочка-подросток,
отдающаяся двум деревенским парням –
каждую улочку детского тела и перекресток
я изучил по снам:
ямочка над ключицами – поцелуйная Мекка,
пупочек – Иерусалим,
кружат паломники, словно до века
веру не выбрать им.
Спустятся в ад ли, поднимут ли флаги до рая-
все хорошо девчонке в тринадцать лет,
в этих объятиях двоякодышащих умирая
и появляясь опять на свет.
Если по профилю шизика кого-то хватают, то шизики обостряются. Хову взяли за песенки, шизик-стихоплет обострился. Ну а так-то Шилов хороший шизик, наш, домашний, он про лолей заебато пишет и вообще про всякие непотребства - наркоманию, копрофилию, уголовщину, а особенно про бога у него душевно, вот в "Улитке" бог его раздавил, как говно и потом заплакал - такая-то революция!
В предместье, на пустынном полустанке,
где если сочинять, то некролог,
с беспечностью навязчивой цыганки
ко мне прибился месячный щенок:
хотел в тепло и взглядом обезьянки
смотрел в глаза: «Возьми меня, мой Бог!»
Я вынул чистый спирт в аптечной склянке,
облил его и тотчас же поджег.
Присев слегка, он завилял хвостом,
секунду млея под моим теплом,
потом огонь достиг щенячьей кожи,
он взвыл, помчался от меня стрелой,
затем - назад, упал и чуть живой
глядел с укором: "Почему, о Боже?!"
Жарко, жарко, горячо!
Пятиклассница дрожит,
но ей хочется еще,
несмотря на боль и стыд.
Вереницей пацаны
разжигают в ней огонь
и меняются, как сны,
тают, отпустив ладонь.
Сколько их здесь собралось?
Сколько их уже прошло?
Балагурят, смотрят сквозь
телефонное стекло.
Глаз горячечных закат,
красных пяточек восход -
ей бы сотни лет подряд
так тащиться без хлопот.
Пусть узнает хоть весь класс!
Нет ей дна и берегов -
обслужила бы сейчас
всех на свете мужиков.
Кому-то в бледном приступе горячки
являются четыре мертвеца,
под ними ржут четыре тощих клячки
плащи их - ночь без края и конца,
сомкнут над головой их - и лица
коснется ужас беспробудной спячки.
А мне четыре голеньких девчонки
все мнятся в кокаиновом бреду -
их маточки, сердечки и печенки,
висящие на веточках в саду
сосудов и артерий, на виду,
дрожащие от холода ручонки.
Их радужки чисты, как стратосфера
их волосы, как снег белым-белы
и только устья взрослого размера
цветут как маки, полные смолы,
и тянут на глубины сладкой мглы
Любовь, Надежда, Софочка и Вера.
Я не понял суть треда
Чел деанонит своего протыкласника для травли чужими руками.
Дело закрыто.
О, мой Боже, как невинно
дети прутся с героина -
ангелочки двух-трех лет.
Сами лезут на коленки,
под иглу подставив венки,
просят дозу, что конфет.
На приходе жарки, чутки
сладко нежатся малютки,
облепив меня впотьмах,
то подсунутся под мышку,
то подлезут под лодыжку,
то уткнутся в терпкий пах.
Говорю им: "Спойте, лоли,
быть на свете хорошо ли
наркоманкой-малышом?"
- Кайф! Ништяк! - щебечут пташки,
кто в носочках, кто в рубашке,
кто и вовсе нагишом.
Проступает жемчуг пота
в складках тел их, вот забота,-
утоляй теперь их жар!
И хотя язык мой ловок
нет, видать, таких уловок,
чтоб закончился нектар.
Слившись в липком притяженье,
мы дрожанье, копошенье,
ком из кожи и волос,
и, на это все взирая,
где-то в закуточке рая
мастурбирует Христос.
Ты проиграл желание
и ты теперь мой раб -
прими же наказание
достойное растяп.
Я маленькая девочка
и трусики в говне,
соси меня где целочка,
кайфово делай мне.
Вылизывай анальное,
ты будешь газонюх -
вдыхай мое сакральное
и бойся оплеух.
Снимай с себя все наголо
и повернись лицом,
чтоб на него я какала
и ерзала крестцом.
Юли у ног, утаивай
в ладошках свой секрет
и лужицей эмалевой
испачкай мне паркет.
Дети прекрасны снаружи и изнутри:
двадцать четыре яичка розовых, двадцать три
маленьких маточки выложены на столе,
а на коленях дочурка смеется и норовит упасть,
и не понятно, как может нравиться этой смешной юле
целовать чудовище прямо в пасть.
Я научил ее для сладостных нужд использовать язычок
и торопливые пальчики, но - молчок,
лучше длинные волосы буду разглаживать ей,
чтобы эта игра не стала малышке скучна,
а после душа мы выйдем в скверик кормить голубей,
слушать, как с неба падает тишина.
Мир безразличен, безличен, растаскан на тысячи звезд,
каждая звездочка - будущий Холокост,
даже ребенку понятен этот вселенский разлад,
вот и зайчонок не спрашивает: "Почему?",
тихо прижавшись ко мне и откинув головку назад
смотрит во тьму.
Я влюблен в мальчишку, который плут:
на девчонок падок и буржуазный быт.
Не отыщешь его, когда он нужен, когда же его не ждут –
тут как тут стоит.
Но зато как целуется сладко, как нежен в постели он!
Только вот беда – не думай его выпускать за порог,
потому что этот хамелеон
в обольщенье - бог.
Он любовные игры все разучил наизусть,
так и крутит, и вертит юбками на ходу.
Если он не прибьется к рукам окончательно – то и пусть!
Я другого себе найду.
Я девочка, мне нравятся хачи.
На дискотеках под луной в аулах,
где рот зажав шептали вы - Молчи!
дышали жарко, щедрые в посулах,
познала вас я, горные бичи.
Каникулы, мне только девять лет -
акации и майский вечер лета,
и смуглые подростки в бересклет
меня влекут и требуют минета,
как будто бы им нужен лишь минет!
Ликующего счастья торжество,
подвздошных виражей мои стрекозы!
Я Сатана, я мира естество,
его шипы колючие и розы
и нет границ у буйства моего!
не бойся
свобода уже близко
Как тринадцатилетняя девочка в поезде, в купе попадая
к трем дембелям,
бога боялась душа моя молодая,
глупенькая, о рае слыхавшая только по новостям,
в жертвы себя записав заранее, и от Читы до Валдая
путь свой начавшая с испуганного: "Я к вам".
Есть в насилии таинство, сговор жестокости с болью,
ведомый лишь им одним -
вот и девочка, все наперед угадывая, к дембельскому застолью,
взяв стаканчик, примкнула, втянула зачем-то дым
папироски с зельем, пахнущим канифолью,
прямо губами к пальцам припав чужим.
Если душа доверяется троице, то получает распятье -
горький нектар похотливых мук:
девочке страшно нести этот крест, но когда ей под платье
цепкие пальцы скользят с трех сторон и встречаются вдруг,
шепчет она беззвучно: "Губите меня и тратьте -
я хуже всех и не будет мерзее сук!"
Голая, на полу, не в силах подняться, плача, целует им ноги,
вся на виду -
и не нужны ей больше ужимки и хитрости недотроги,
нет больше места стыду,
только любовь безмерная к тем, кто так были строги,
к тем, кто жестоко предал ее суду.
Всю видеоблоггерскую верхушку посадить -за говноконтент. Хоть интернеты чище станут.
Не верхушку, а "головку". Так 1937 говорили.
Тише, ангелы, тише,
угомоните гам -
две малолетки с крыши
прыгают прямо к вам!
Потные две ладошки
сжаты в один кулак,
легкие, словно кошки
делают дети шаг.
Ветер, весна и губы,
звонкий, как воздух смех...
Ангелы, дуйте в трубы -
смерть и любовь не грех!
Сам их смотрит и сам же триггерится. Как эта болезнь называется?
Каких только людей не увидишь на ночном. Скоро Виктор Олегович супы писать будет
Я отрешен, я отчужден, я сплю
богоподобен равенством нулю,
и прямо в разум мой замысловаты
текут сродни густому киселю
индийских благовоний ароматы.
Я все проспал - прошел Армагеддон,
и кто-то победил в конце времен,
и нет уже ни времени, ни мира,
а я все сплю, и сладок этот сон,
как шарики клубничного пломбира.
Не смотрю. Но знаю. Знаю,что кроме словесного поноса за последние 10 лет, эти болтуны больше ничего не произвели.
>Я закрыл страничку на Стихи.ру в связи с делом Хованского
Ты тупой наверное. Хованского закрыли только для того чтобы выставить лдпр в дурном свете по новостям, скоро же выборы. А ты никто и на тебя всем насрать, ты не в партии никакой. Даже Нифёдова не посадят хоть он и пел тоже самое.
Чё это за шизло?
Залей, пожалуйста, все свои стихи на файлообменник. А вообще, если уж на то пошло, мейлач тебя быстрее сдаст, чем стихи.ру. Там хоть через тор можно постить.
Виктор Олегович в Германии - он писял на рота Сраной Рашке. А я здесь, на меня стучат, я жду ареста, я уже бухаю, как Мусоргский - это страшно!
В прозу не думал податься?
Держись.
И пиши ещё, у тебя охуенно получается.
Прикольный чувак, пишет прикольные стихи.
Где можно прочесть вашу биографию?
Да, устроил тут задымление шишек всему треду
На заборе, очевидно же
Вспомни Золотце. Он же как-то сумел съебаться сначала в Украху, а потом в Нидерланды. Главное стихи не палить. Или самый лучший вариант — податься в США, где адвокат может затянуть иммиграционное дело до пятилетнего срока, а там уже натурализация не за горами
Ого, трипл выбил оппостом.
>77 год
А ты олд, оказывается. Мне в отцы годишься.
Будьте же людьми ребята, ну...все ж мы люди.
Хех. Вот двачеры восхищаются поэзией и хейтят репчину, но чет по уровню рифмовки 99% поэтов (предполагаю, что есть исключения, но я таких ни разу не видел) на уровне отборочного раунда захудалого онлайн-баттла.
inb4 аррряяяяяя смысол смысол только смысол важен тупой зумир рряяяяяя
Лол, думал, но мои рассказы, наверное, только в торе под семью проксями печатать можно было бы. И то не под своим именем. А так есть идеи. Прикинь, а там томик моих рассказав. Юрий Шилов. Детское порно.
Раз такой тред, как почистить комменты в ВК за определенный период? Хочу удалить все, что писал в период с 2012 до 2015. Кстати, все, что можно считать экстримистским я писал либо на Ютубе, либо на дваче. Гугл не выдает данные пользователя, а на эту помойку всем похуй. Я победитель?
> Хорошо что я свинья и живу в Украине, не боюсь ментов, не боюсь уголовного дела за неуважение к власти, оскорбление чувств верующих или разжигание чего то там.
оттого у пидорах полыхают пуканЫ
У ваших реперов неточная полурифма для быдла. Изыск - найти точную составную рифму. Это для ценителей.
Я эстет. Я в облаках. И вот если меня арестуют? Они же меня в жопу выебут?
Как бог распятый брызжет малафьей
себе на ляжки,
я, глядя на тебя, теку слюной
по неваляшке!
Мой милый принц Лазурный Люцифер,
подросток Люций,
владыка сладких снов и кавалер
моих поллюций!
Будь я всевышним, я б тебе простил
надменность взгляда,
ведь мне известен нашей страсти пыл,
моя отрада!
Обернись печалью клейкой,
называя жизнь злодейкой,
слезы лей, грызи капкан,
я ж воспользуюсь лазейкой -
мир щебечет канарейкой
для того, кто наркоман.
Утром пусто? Утром серо?
Обволакивает серо-
водородистым душком
дня грядущего химера...
Есть от этих бедствий мера -
я ускорюсь порошком.
Если будет слишком долог
дня заснеженного полог,
и пределов январю
не найдет и футуролог,
я от самых лучших "ёлок"
липких шишек покурю.
Вечер шепчет откровенья -
ждал заката целый день я,
туч багровые гробы.
Как собрать в цепочку звенья,
мысли, шорохи, мгновенья,
если не поесть грибы?
А случится ночь бессонной
и, шумя кленовой кроной,
с потолка полезет ад,
я отвечу обороной
не молитвой, не иконой,
а приняв барбитурат.
Жизнь шуршит своим нарядом,
листопадом, снегопадом,
фейерверком георгин,
а когда пройдет парадом,
пусть со мною будет рядом
друг последний - героин.
>некролог-щенок
>понка-заслонка
>тревог-мотылек
>вяло-жало
>подросток-перекресток
>живой-стрелой
Оооо, мастер изящной рифмы итт.
Почистить ты можешь что угодно, но на серваках вк это все равно останется
Оп ещё тут, или уже расстрелян?
ну у тебя рифмы реально говно
миморифмач
Хоронят.
пока грелся утюг
мы под Баха подпукивали
Слава богу, а то я как увидел, что твоя страница на стихи ру закрыта уж подумал, что ты передознулся или санитары увезли в жёлтый дом. Спасибо тебе за твои стихи.
> телеграм канал открой.
Люто бешено двачую!
А за что заявления пишут-то? Там оправдание терроризма вроде было, а здесь.. пропаганда педофилии/насилия? Так нет же такой статьи вроде. Да вон у Сорокина в книжках к примеру много гуро и прона, в том числе с детьми - и ничего, печатается, премии получает.
Да и с таким диагнозом точно не должны сильно прижать.
Надо было сваливать отсюда, пока была возможность. Ты держись там и докладывай как дела. Рано или поздно мудаки свое получат.
Аноны, поясните че этот нонейм хуй забыл на моём дваче?
Он в букаче порой наблюдаем.
Ой, да брось. После владимгеоргича уже не будет такого эффекта.