Многие умирают слишком поздно, а иные – слишком рано. Пока еще странным покажется учение: "Умри вовремя!". Умри вовремя: так учит Заратустра. Конечно, как может вовремя умереть тот, кто жил не вовремя? Лучше бы ему и не родиться! – Так советую я всем лишним. Но и лишние важничают своей смертью, и даже самый пустой орех хочет быть расколотым. Все относятся к смерти серьезно: но пока еще она не стала праздником. Люди не научились еще чтить самые светлые праздники. Я показываю вам смерть, в которой обретается полнота и завершенность, – смерть, которая станет для живущих жалом и священным обетом. Такой смертью умирает завершивший путь свой, умирает победоносно, окруженный теми, кто преисполнен надежд и дал священный обет свой. Так должно научиться умирать; да не будет праздника там, где умирающий не освятил клятвы живущих! Такая смерть – наилучшая; лучшей же после нее будет – умереть в борьбе и растратить великую душу. Но и борющемуся, и побеждающему одинаково ненавистна ваша смерть: скаля зубы свои, она крадется, как вор, а приходит к вам повелителем. Истинно свободную смерть хвалю я, ту, что приходит ко мне, ибо я хочу ее. Когда же устремится к смерти воля моя? – У кого есть цель и преемник, тот пожелает смерти вовремя, тогда, когда это удобно. для цели и для преемника. Из глубокого почитания цели и преемника не повесит он сухих венков в святилище жизни. Поистине, не хочу я уподобляться сучильщикам веревок: нить их увеличивается в длину, сами же они пятятся. Иные становятся слишком стары для побед и истин своих; беззубый рот не имеет уже права на все истины. Всякий, жаждущий славы, должен заблаговременно расстаться с почетом и освоить нелегкое искусство – уйти вовремя. Не позволяй есть себя тогда, когда находят тебя особенно вкусным: это знают те, кто хочет, чтобы их долго любили. [21] Бывают, конечно, кислые яблоки: их удел – ждать последнего дня осени; и тогда делаются они одновременно зрелыми, желтыми и морщинистыми. У одних раньше стареет сердце, у других – ум. Иные бывают стариками в юности, но кто поздно юн, долго остается таким. Некоторым не удается жизнь: ядовитый червь гложет им сердце. Да приложат они все силы свои, чтобы смерть лучше удалась им! Есть и такие, что никогда не становятся сладкими: они начинают гнить уже летом. Лишь малодушие удерживает их на ветке. Слишком много живущих, и чересчур долго держатся они на ветвях жизни своей. Пусть же придет буря и стряхнет с дерева всех этих гниющих и червивых! Пусть бы явились проповедники скорой смерти! и подобно буре, сотрясли бы деревья жизни! Но я слышу только проповедь медленного умирания и терпения ко всему "земному". Вы проповедуете терпение ко всему земному? Но это земное и так слишком долго терпит вас самих, клеветники! Поистине, слишком рано умер тот еврей, которого почитают проповедники медленной смерти: и для многих с тех пор стало роком то, что он умер так рано. Только слезную еврейскую тоску успел познать еврей Иисус, вкупе с ненавистью добрых и праведных, и тогда объяла его жажда смерти. Зачем не остался он в пустыне, вдали от добрых и праведных! Быть может, он научился бы жить, и любить землю, и даже смеяться!
Жизнь – источник радости; но всюду, где пьет толпа, родники отравлены. Я люблю все чистое; я не переношу зрелища оскаленных морд и жажды нечистых. Они бросили взор свой в родник: и вот – светится мне оттуда мерзкая улыбка их. Священную воду отравили они похотью; а когда свои грязные сны назвали радостью, отравили еще и слова. Негодует пламя, когда кладут они в огонь жертвенника свои сырые сердца; сам дух кипит и дымится, когда они приближаются к огню. Приторным и гнилым делается плод в их руке; в сухой валежник обращает их взор плодоносящее дерево. И многие отвернувшиеся от жизни отвратились только от толпы: ибо не хотели разделять с ней ни воды, ни огня, ни плодов. И многие уходившие в пустыню к хищным зверям и изнемогавшие там от жажды, лишь не хотели сидеть у водоема вместе с грязными погонщиками верблюдов.