1) Традиционализм - представление, что в старину у простого народа были некие ЗНАНИЯ, которые были утрачены и заменены псевдознаниями. Отсюда проистекает воспроизводство суеверий в народе.
Мы знаем, что 200 лет назад у простых крестьян с медициной и даже гигиеной дела обстояли ужасно. Тем не менее, у многих современных людей представления о старине, будто там был гармоничный и сбалансированный образ жизни, а проблемы якобы принесла цивилизация.
2) Холизм или герметизм - представление, что наиболее верная теория и концепция объемлет как можно больший спектр реальности. Разве не с отказом от мечты о целостном знании наступил подлинный прогресс науки?
Часто люди считают, что одни и те же принципы должны работать в межличностных отношениях, (альтернативной) медицине, экономике, политике и остальных сферах жизни. Герметический принцип "Что на верху, то и внизу". Но на чем основано такое представление?
3) Сам принцип альтернативности знания и практик. Многие люди считают, что науки недостаточно, она должна дополняться или заменяться чем-то иным. Гомеопатия, конспирология, антиваксерство, отрицание потепления, анти-5G, etc.
Это не спишешь на человеческую глупость. Умные люди часто придерживаются этой идеологии альтернативизма.
Это какой-то глубинный инстинкт мышления у многих людей - сомневаться, но в таком маргинальном ключе, выбрав некую шокирующую нонконформистскую точку зрения. Возможно в этом есть элемент нарциссизма.
"Дилемма ссциентизмa -- антиссциентизма предстает извечной проблемой социального и культурного выбора. Она отражает противоречивый характер общественного развития, в котором научно-технический прогресс оказывается реальностью, а его негативные последствия не только отражаются болезненными явлениями в культуре, но и уравновешиваются высшими достижениями в сфере духовности. В связи с этим задача современного интеллектуала весьма сложна. По мнению Э. Агацци, она состоит в том, чтобы «одновременно защищать науки и противостоять сциентизму».
Примечательно и то, что антисциентизм автоматически перетекает в антитехнологизм, а аргументы антисциентистского характера с легкостью можно получить и в сугубо научной (сциентистской) проблематике, вскрывающей трудности и преграды научного исследования, обнажающей нескончаемые споры и несовершенство науки. Интересны в связи с этим рассуждения, которые еще в философии Нового времени Дж. Беркли (1685--1753) представил на суд образованной общественности. «Если люди взвесят те великие труды, -- писал он, -- прилежание и способности, которые употреблены в течение стольких лет на разработку и развитие наук, и сообразят, что, несмотря на это, значительная, большая часть наук остается исполненной темноты и сомнительности, а также примут во внимание споры, которым, по-видимому, не предвидится конца, и то обстоятельство, что даже те науки, которые считаются основанными на самых ясных и убедительных доказательствах, содержат парадоксы, совершенно неразрешимые для человеческого понимания, и что в конце концов лишь незначительная их часть приносит человечеству кроме невинного развлечения и забавы истинную пользу, если, говорю я, люди все это взвесят, то они легко придут к полной безнадежности и к совершенному презрению всякой учености».
Подобные размышления исходят как бы из глубины самого здания науки, в котором нет просторных магистралей, а лабиринты и тупики пугают несмелого путника. Продолжая эстафету сетований над сложностью науки, Дэвид Юм (1711--1776) утверждал: «Не требуется даже особенно глубокого знания для того, чтобы заметить несовершенное состояние наук в настоящее время; ведь и толпа, стоящая вне храма науки, может судить по тому шуму и тем крикам, которые она слышит, что не все обстоит благополучно внутри его. Нет ничего такого, что не было бы предметом спора и относительно чего люди науки не держались бы противоречивых мнений. Самые незначительные вопросы не избегают наших прений, а на самые важные мы не в состоянии дать какого-либо достоверного ответа».
Пафос предостережений против науки усиливается, как это ни парадоксально, именно в эпоху Просвещения. Жан-Жаку Руссо принадлежат слова: «Сколько опасностей, сколько ложных путей угрожают нам в научных исследованиях! Через сколько ошибок, в тысячу раз более опасных, чем польза, приносимая истиною, нужно пройти, чтобы этой истины достигнуть?.. Если наши науки бессильны решить те задачи, которые они перед собой ставят, то они еще более опасны по тем результатам, к которым они приводят. Рожденные в праздности, они, в свою очередь, питают праздность, и невозместимая потеря времени -- вот в чем раньше всего выражается вред, который они неизбежно приносят обществу»8. А следовательно, заниматься науками -- пустая трата времени.
Русская философская мысль также не остается вне обсуждения вопроса о недостатках науки. Н.П. Огарев (1813-1877) уверен, что «наука не составляет такой повсеместности, чтобы движение общественности могло совершаться исключительно на ее основании; наука не достигла той полноты содержания и определенности, чтобы каждый человек в нее уверовал».
Другая часть критических замечаний сыплется на науку со стороны эзотерически ориентированных мыслителей. П.Д. Юркевич (1804--1860), например, усматривает второстепенность, подробность и зависимость науки от более главенствующего мира скрытых духовных постижений. Здесь уже аргументы направлены из сферы, наукой не являющейся, но с самых ранних времен, со времен тайного герметического знания ей сопутствующей. «Каждая наука, -- пишет он -- имеет цену только как пособие к какому-нибудь ремеслу, пока она не дает замечать или чувствовать, что за внешним, являющимся миром есть мир высший, духовный, мир света и истины».
Суждения русских философов, в частности Н. Бердяева (1874-1948), Л. Шестою (1866-1938), С. Франка (1877-1950), занимающих особую страницу в критике науки, имеют огромное влияние не только в силу приводимых в них заключений, но и благодаря яростному пафосу и трогающему до глубины души переживанию за судьбу и духовность человечества. «Вера в бога науки ныне пошатнулась, -- убежден Н. Бердяев, -- доверие к абсолютной науке, к возможности построить научное мировоззрение, удовлетворяющее природу человека, подорвано». Причины того он видит в том, что «в область научного знания вторгаются новые явления, которые казенный догматизм ученых недавно еще отвергал как сверхъестественное. А с другой стороны, философия и гносеология выяснили, что наука сама себя не может обосновать, не может укрепить себя в пределах точного знания. Своими корнями наука уходит в глубь, которую нельзя исследовать просто научно, а верхами своими наука поднимается к небу. Даже для людей научного сознания становится все ясней и ясней, что наука просто некомпетентна в решении вопроса о вере, откровении, чуде и т.п. Да и какая наука возьмет на себя смелость решать эти вопросы? Ведь не физика же, не химия, не физиология, не политическая экономия или юриспруденция? Науки нет, есть только науки. Идея науки, единой и всеразрешающей, переживает серьезный кризис, вера в этот миф пала. Наука есть лишь частная форма приспособления к частным формам бытия».
Бердяев по-своему решает проблему сциентизма и антисциентизма, замечая, что «никто серьезно не сомневается в ценности науки. Наука -- неоспоримый факт, нужный человеку. Но в ценности и нужности научности можно сомневаться. Наука и научность -- совсем разные вещи. Научность есть перенесение критериев науки на другие области, чуждые духовной жизни, чуждые науке. Научность покоится на вере в то, что наука есть верховный критерий всей жизни духа, что установленному ей распорядку все должно покоряться, что ее запреты и разрешения имеют решающее значение повсеместно. Научность предполагает существование единого метода... Но и тут можно указать на плюрализм научных методов, соответствующий плюрализму науки. Нельзя, например, перенести метод естественных наук в психологию и в науки общественные». И если науки, по мнению Н. Бердяева, есть сознание зависимости, то научность есть рабство духа у низших сфер бытия, неустанное и повсеместное сознание власти необходимости, зависимости от «мировой тяжести». Бердяев приходит к выводу, что научная общеобязательность -- это формализм человечества, внутренне разорванного и духовно разобщенного. Дискурсивное мышление принудительно.
Л. Шестов метко подмечает, что «наука покорила человеческую душу не тем, что разрешила все ее сомнения, и даже не тем, что она, как это думает большинство образованных людей, доказала невозможность удовлетворительного их разрешения. Она соблазнила людей не своим всеведением, а житейскими благами, за которыми так долго бедствовавшее человечество погналось с той стремительностью, с какой измученный продолжительным постом нищий набрасывается на предложенный ему кусок хлеба. Толстой, Достоевский и другие пытались восстановить против науки мораль -- но их усилия в этом направлении оказались бесплодными. Нравственность и наука -- родные сестры, родившиеся от одного общего отца, именуемого законом или нормою. Временами они могут враждовать меж собой и даже ненавидеть одна другую, как это часто бывает меж родными, но рано или поздно кровь скажется, и они примирятся непременно»."
В условиях мускулинской цивилизации особняком стоит вопрос о феминистской критике науки. Как известно, феминизм утверждает равенство полов и усматривает в отношениях мужчин и женщин один из типов проявления властных отношений. Феминизм заговорил о себе в XVIII в., поначалу акцентируя юридические аспекты равенства мужчин и женщин, а затем в XX в. -- проблему фактического равенство между полами. Представители феминизма указывают на различные схемы рационального контроля по отношению к мужчинам и женщинам, на постоянный дефицит в востребованности женского интеллекта, организаторских способностей и духовности. Они требуют выведения женских талантов из «сферы молчания». Убийственный аргумент, заключающийся в том, что, начиная с античности, человек отождествлялся с понятием мужчины и, соответственно, именно мужчина был делегирован на все государственные роли, давал возможность женщинам обвинять мускулинскую цивилизацию во всех изъянах и бедствиях и с особой силой требовать восстановления своих прав. Вместе с тем и в условиях НТР сохранена ситуация нереального равенства возможностей. Возможность участвовать в экономическом рынке труда женщины имеют. Но возможность быть выбранными у них невелика. В предпочтения выбора необходимым компонентом входит наличие мужских черт: мужественность, инициативность, агрессивность.
И хотя истории известно немало имен женщин-ученых, проблема подавления женского начала в культуре, науке и политике весьма остра. Симона де Бовуар в своей знаменитой книге «Второй пол» (1949) показала, что общество культивирует мускулинное начало как позитивную культурную норму и уязвляет феминное как негативное, отклоняющееся от стандартов.
Вопрос о том, можно ли говорить о феминистском направлении в науке и как его определять -- либо как простое фактуальное участие женщин в научных изысканиях, либо как их эпохальный вклад, определяющий развитие научного познания, -- остается открытым. Проблемно также и пресловутое разграничение женской и мужской логики.
Однако конец второго тысячелетия так и не предложил убедительного ответа в решении дилеммы сциентизма и антисциентизма. Человечество, задыхаясь в тисках рационализма, с трудом отыскивая духовное спасение во многочисленных психотерапевтических и медиативных практиках, делает основную ставку на науку. И как доктор Фаустус, продав душу дьяволу, связывает именно с ней, а не с духовным и нравственным ростом, прогрессивное развитие цивилизации [5, c. 45-51]."
Эволюционный отбор к склонности к иррациональным идеям
>Холизм или герметизм - представление, что наиболее верная теория и концепция объемлет как можно больший спектр реальности
У людей с "научным" мышлением тоже распространено - фрактальность реальности, бритва Оккама...
>Традиционализм - представление, что в старину у простого народа были некие ЗНАНИЯ, которые были утрачены и заменены псевдознаниями
Такого мнения в мышлении обывателя нет. Что старое известное (что из поколения в поколение передают или в школе детенышам рассказывают) по умолчанию правильное и требует оснований что оно неправильное это просто здравый смысл, прагматизм практичность и т.д.
>Часто люди считают, что одни и те же принципы должны работать в межличностных отношениях, (альтернативной) медицине, экономике, политике и остальных сферах жизни
>Но на чем основано такое представление?
Да тоже наверное на каком-то механизме мышления. Если убеждение работает в одной ситуации, логично (и экономно и практично) предполагать что будет работать в другой чем-то похожей
Когнитивные искажения.
>Это какой-то глубинный инстинкт мышления у многих людей - сомневаться
И кто тут обыватель после этого?
Дальше идёт субъективная оценка качества данного сомнения. Относительно какой твердой и непреложной истины калибровать данные сомнения? Нет никакого механизма отделить неправильные сомнения от правильных. Можно лишь верить в заблуждение, что такое разделение возможно. Можно назвать это "научпоперский фундаментализм" или "инквизиция церкви рационализаторов".